В этом же письме Таська поделилась любопытной новостью: «Мне плевать, читаешь ты мои письма или нет. Мы с моим доктором решили, что для моего выздоровления будет весьма полезно писать тебе о моих мыслях, эмоциях, обо всём том, о чём я всю жизнь молчала. Поэтому буду и впредь отправлять свои послания по электронке, а уж что с ними дальше происходит, мне на самом деле всё равно. Читаешь или нет — по фигу. Хотя, думаю, что все-таки читаешь. Слишком хорошо знаю и тебя, и отца…»
Права, дрянь! Мать читает. Потому что строго-настрого велела Масику все письма из Израиля распечатывать и подавать ей. Он посопротивлялся поначалу, взмолился:
— Лапочка, родная, пожалей себя! Это же для тебя так неполезно!
— И речи быть не может! — отрезала Антония. — Это наша дочь, и мы должны испить горькую чашу до дна. Нечего строить из себя страусов! Мне важно знать, что она думает и как чувствует. Она же мне небезразлична…
— Ты страдаешь, — закивал супруг. — Я понимаю… Ты всё ещё любишь её… конечно… небезразлична…
О, если б он знал, насколько ей небезразлично! Только любовь тут совершенно ни при чём.
КОШАЧЬИ СТРАСТИ
Приступая к беглому прочтению, Антония глубоко вздохнула, прикрыла глаза, быстренько помолилась и, мысленно перекрестившись, открыла глаза — понеслось…
Главным героем и рассказчиком её новой повести был кот. Прототип кота — Мурзик, обожаемое существо, пушистый красавец, умница и… сынок, что там лукавить — конечно, сынок. Самый любимый ребёнок. Антония любила Мурзика так, что болело сердце и наворачивались на глаза слёзы, когда она смотрела на котика, брала в руки его тёплое пушистое тельце, ощущала его нежно вибрирующий при мурлыканьи организмик. Маленькое божество, усатый повелитель, мурлыкающий идол. И тот, кто помог принять решение о подобной книге. Антония решила вложить все свои последние размышления и чувства в головы и… уста? пасти? ротики?… Мурзика и прочих, даже уже умерших котов, которые жили у них прежде, много лет назад. Благодаря Мурзику и ещё Томусу она заобожала их всех, так сказать, задним числом. Прозрела.
После книги, посвящённой Чехову, Антония совершенно не боялась никаких обвинений ни в подражательстве, ни в плагиате. Хотя, разумеется, не могла не понимать, что многие могут вспомнить Э. Т. А. Гофмана с его «Житейскими воззрениями кота Мурра». Ну и что? Она делает своё дело не хуже классиков, она сама уже классик, это признано, так что она в своём праве. Что ж теперь, никто не вправе «разговорить» животных, а тем более — котов, раз уже был Мурр? И вообще, важно не что, а как. А уж она-то напишет так, что никакой Гофман и рядом не встанет. Антония в этом не сомневалась ни секунды. Она давно знала себе цену и не рефлексировала по поводу своего места на книжной полке.
Это Мурзик рассуждает. Это начало. Хорошо! Антония улыбнулась и погладила своего любимца, примостившегося на единственно свободном от всякой всячины углу стола. Он радостно подставил подбородок для чесания и раскрыл подушечки на передних лапках, демонстрируя удовольствие и полную готовность получать наслаждение.
Отлично она придумала эти «Ма и Па»! Для любимого сыночка Мурза они с Масиком, конечно же, мама и папа. Хорошо написалось…
При воспоминании о Томусе Антонии опять пришлось бороться со слезами и похолодевшим от горя сердцем. Том был экзотом, очень нездоровым с детства. Антония много лет мечтала завести кошака — после тех сибиряков, что жили у них почти двадцать лет назад, когда ещё Таська не уехала в свою квартиру… Антония вполне насладилась жизнью без животных в доме, и, в конце концов, почувствовала, что ей не хватает рядом чего-то тёплого, любящего, преданного и нежного. Увидела экзотов — влюбилась. Поделилась мечтой с дочерью…
…Однажды раздался телефонный звонок.
— Мам! — Таськин голос звучал взволнованно и радостно. — Тут выставка кошек… есть котята экзотов… они дорогие очень, ты, наверное, не захочешь… Но вот одного малыша отдают почти даром… он отбракованный, у него прикус неправильный… такой дурашка тихий, прелестный просто! Хочешь?
У Антонии дыхание перехватило.