Катерина Шпиллер

А чёрт его знает, зачем и почему! Антония не могла объяснить, отчего сообразительность дочери, её не всегда добрый, но всё-таки ум, раздражают Антонию, даже выводят из себя и буквально вынуждают ставить дочь на место, да так, чтобы при этом по возможности обидеть и унизить. Ведь когда-то её бесило именно несовершенство ещё не взрослой дочери, то, что она не было первой, лучшей, самой-самой. Но одновременно с этим не меньшее раздражение с некоторых пор стали вызывать её правильные, умненькие мысли, её верные и точные суждения и умозаключения. Что за парадоксальное раздвоение?

«Дочь меня просто раздражает, — признавалась себе Антония. — Раздражает любое её проявление — и плохое, и хорошее. Я, что — чудовище? Урод? Почему так?» Думать о себе плохо неприятно и дискомфортно. Страстно хочется найти объяснение и оправдание своим чувствам. А ещё лучше отыскать настоящего виновника. И сознание любезно, даже угодливо идёт на поводу у этого желания писательницы.

Во всем виновата сама дочь! Когда она родилась, то была, разумеется, невинна. Но ведь и Антония не виновата в том, что дочь… не понравилась, не получилась, не соответствовала. Разве она, Антония, не имеет права на свои чувства? Имеет, конечно! А с учётом того, что её миссия на этом свете очень даже весома, то и счёт к ней должен предъявляться другой, чем к иным людям. В конце концов, в отличие от большинства, её ум, дар, талант — это то, что делает мир прекраснее, людей — лучше. То есть, роль Антонии — это не мать-свиноматка, отнюдь! У неё есть высокое предназначение, призвание, в общем, нечто такое, что исключает её из ряда обывателей, ставя в особенное, привилегированное положение. Нельзя к ней применять примитивные критерии материнства и требовать квохтать над снесённым яйцом! Не для неё сия стезя. Поэтому её неприятие дочери и простительно, и объяснимо: она не может, не имеет права распыляться на мелочи и бытовую дурь, на дурацкие попытки понять своего ребёнка, постичь его самость, уважать его такого, какой он есть, в общем, подчинить себя этому маленькому существу, принеся, таким образом, в жертву своё предназначение. В противном случае — зачем же ей был дан дар? Для чего Господь вложил в неё эти силы, страсти, это умение превращать обычные слова в живые образы, характеры, в клубки страстей, пульсацию мысли — в феерию творчества? И разве правильно на это забить, как выражается молодёжь, наплевать, растратив такие нетривиальные дары — на что? — боже ж мой, на воспитание детей? Можно подумать, именно для этого Бог или сама природа трудились в поте лица, складывая мозаику генов таким образом, чтобы на выходе получилось красиво, получился талант, дар, призвание! Потратить это на «угу-агу-кушай кашку»? А ведь она и так слишком много сил и времени отдает уборкам-магазинам-готовкам…

В моменты подобных размышлений Антонию всегда охватывала дикая ярость на родных: как это они не понимают, как смеют так спокойно принимать её жертвоприношения на семейный алтарь? Сколько потеряно сил, сколько не написано, сколько она не смогла донести до читателей своих мыслей и чувств!

«Тебе нужна прислуга? — спрашивала Антония сама себя в такие минуты. — Да упаси боже! — отвечала себе же. — Не смогла бы никогда терпеть чужого человека в доме…» Чего же ей было надо? А надо ей было, чтобы все её домашние, даже Гошенька (прости, сынок!) принимали куда большее участие в хозяйстве: сами ходили в магазины, сами умели приготовить себе еду, сами прибирали квартиру. Но, с другой стороны, в её жертвенности было кое-что полезное: Антония имела замечательную возможность время от времени устраивать эмоциональные взбрыки с криками «Я вам тут кухарка и уборщица, в то время, как для мира я — писатель!», а лицезрение их виноватых глаз, опущенных голов и ссутулившихся фигур очень даже радовало и, как это ни странно, придавало сил. Домашние становились такими тихими и удивительно послушными — все. Ну, кроме Гоши. При нем Антония ничего такого не устраивала, не решалась тревожить парня. Вот его — не надо…

Впрочем, как же далеко увели её мысли по этой дорожке… А речь-то шла о том, что Антония — не банальная домашняя хозяйка и даже не тривиальная работающая мать семейства. Она — нечто большее и гораздо более важное. Поэтому спрос с неё другой. И мироздание вместе со всеми населяющими его людьми просто обязано понимать и принимать такое её отношение к дочери.