Ветер со снегом нажимал теперь в правый борт. Куцая ночная видимость съежилась. Снег то густо метелился и хлестал по рубке, то пропадал совсем. Это называлось зарядами. Зато волна измельчала под берегом. Качка уменьшилась, но не надолго. Из узкой части фиорда, как Жучка из подворотни, выскочил местный ветер по имени Варангер. Он дул под прямым углом к норд-весту, сминая волну. Залив вскипел беспорядочной толчеей. Торпедные катера зарывались носом, принимая воду внутрь через носовую пулеметную турель. Их кидало и молотило со звоном и аханьем, будто бы не о воду - о камни. Болезненно вздрагивая от бросков, люди сжимались. Хуже всего приходилось животу. Живот был слишком мягким и набитым нежными органами. Мышцы брюшного пресса пружинили изо всех сил, но по упругости они уступали стальным рессорам. Резкие толчки пронизывали тело, перехватывали воздух в легких, как от удара в поддыхало.
- Боцман, - обернулся командир катера. - Проведайте Ипатова и вот еще что: дайте ему спирту. Тут даже здоровым трудно терпеть.
- Просил из-за него не возвращаться в базу, - вскоре доложил Филинов. - Говорит, лишь бы атака удалась, а он как-нибудь дотерпит.
Колю Ипатова можно было понять. Конечно же, обидно попасть в госпиталь, ни разу не увидев, как быстрые торпеды разламывают фашистские корабли. В этом взрыве была бы частица и Колиного труда. Не зря же он заверял самого командующего флотом? Ради гордого чувства причастности к морской победе краснофлотец Ипатов был согласен превозмогать до утра оглушительную боль. Но он по молодости лет не знал, что лейтенант Евгений Сергеевич Дмитров просто не имел права прервать боевой поход из-за травмы одного из членов экипажа, он не мог возвратиться, не исчерпав всех шансов на встречу с противником.
Шансов этих становилось все меньше. К скверной видимости, к бесшабашно-пьяной волне добавилось оледенение. Юркий воздух, обжигая морозом, одновременно выстудил воду в поверхностном слое. По законам физики, в ней стали зреть ледяные иглы. Но тот же ветер, перепахивая море, жамкая воду, как тесто, не давал иглам сцепиться между собой. Вокруг торпедных катеров качалась и пенилась среда, которой давно полагалось стать твердой. И потому стоило брызгам наткнуться в полете на борт, или на рубку, или на торпеды, как брызги застывали мгновенно. Влага замерзала даже на ресницах и на щеках лейтенанта Дмитрова и не таяла на коже, будто кожа была не теплой, не живой… Чтоб не мешала наблюдать, лейтенант отдирал корку ногтями, а палубе уже требовался скребок.
Проблуждав ночь, торпедные катера не встретили целей, потеряли друг друга и возвратились в Пумманки порознь. Радиолокации или инфракрасных приборов ночного видения еще на вооружении не было, а многое ли различишь во тьме даже в бинокль? Потом подобные походы назвали безрезультатными. Их учитывали только для статистики, опуская подробности. Запоминались и попадали в книги только такие действия, которые укладывались в формулу «пришел, увидел, победил!» И война в этих книгах невольно превращалась в романтический фейерверк, больше похожий на праздничный салют.
В маневренной базе Колю Ипатова поджидали сани из госпиталя. А мотористы принялись промывать топливные фильтры, проверять маслосистему, принимать в баки пять тонн бензина. Адская была работа: перекатить по рыхлому снегу на пирс двадцать пять железных бочек и слить их содержимое сифоном через шланг с замшевым фильтром. Замша пропускала топливо, но задерживала воду.
Вечером снова планировался очередной боевой поиск. К нему опять готовились на совесть. Никто не знал, что поиск этот опять окажется безрезультатным…
Весь день 20 сентября над Варангер-фиордом гремели воздушные бои. Авиация Северного флота штурмовала и бомбила конвой противника. Истребители прикрытия отражали атаки вражеских перехватчиков. Потери были с обеих сторон. К вечеру сигнально-наблюдательный пост, оборудованный в скалах самой северной оконечности Рыбачьего, доложил о приводнении нашего торпедоносца «Ил-4», который был поврежден в бою.
Старший лейтенант Дмитров получил по телефону приказ срочно подобрать резиновую надувную шлюпку с летчиками в десяти милях к северу от мыса Вайто-лахти или по-нашему Вайдагубского. Задание выглядело несложным. Катеру идти недалеко и мелкая рябь на воде не мешала развить полную скорость, и видимость была достаточной для того, чтобы издалека разглядеть оранжевую шлюпку. Хорошая видимость помогала торпедному катеру выполнить приказ, и она же была для него очень опасной.