Катешизис

— Я сказал, что хотел. Остановись. Не кажется ли тебе, что ты слишком далеко зашёл в своих рассуждениях? Не нужно ли тебе просто определиться с местом, куда ты сейчас пойдёшь? Ты никогда не покинешь город, он тебя не отпустит, если будешь продолжать заниматься рефлексией и облизывать в своих фантазиях жалость к себе.

Снова, самое близкое существо держит меня за идиота. Опять меня поучает мой щенок. Только порадуешься чему-то или кому-то, тут же это нечто пытается тебя разуверить в своей хорошести и преподать очередной урок одиночества.

— Не умничай, болван! Задумайся, куда тебе нужно идти. Ты не ставишь никакой цели, а хочешь получить всё. Так не бывает. Неужели ты впрямь думаешь, что в этом городе всё просто так. Просто так, твоя бывшая знакомая Наташа оказывается проповедницей новомодного культа, твоя едва знакомая любовница Женя – здесь не меньше, чем душевно больная жена. Писательница Лиза – неужели ты считаешь, что она старая обрюзгшая содержательница дрянной пивной. Ты, как придурок, шляешься по неизвестности, отдалённо или извращённо напоминающей тебе твою настоящую жизнь. И ничегошеньки не делаешь для того, чтобы понять, зачем тебе всё это. Ты лишь ноешь и тревожишься. Заметь, что тебя не интересует человек, с которым у тебя общий ребёнок, а уж о самом ребёнке ты и думать забыл. Ты связан со многими. И они совершенно разные, как в твоём прошлом, так и в настоящем. Какие они, зависит только от тебя. От твоего видения их. А какое у тебя может быть видение, если ты сам себя не понимаешь. Сам себя не найдёшь. Не увидишь никак. Ты радуешься моему голосу. Но ведь я – это ты. Понимаешь? Ты не можешь понять свою целостность, но яростно требуешь понимание тебя самого окружающим миром.

Я стоял и в замешательстве слушал слова моего щенка. Свои собственные слова, выводы, мысли, возникающие в моей голове. А что же там? В сердце? Что заполняет голову, я более-менее понимаю. Отчего пусто в душе и чем заполнить бесконечность пустоты - понять не могу. Чьи-то руки крепко схватили мои предплечья. Отчего-то подумалось, что именно в этих местах Наташа наносила себе раны, лёжа в ванной и пытаемая инквизицией совести.

— Ах ты, ублюдок! - услышал я. – Баб ему мало! Девочек захотелось! Храни молчание, скотина. Ничего не говори. Зубы тебе в камере выбьют, чтобы не кусался, когда в рот брать будешь, сука!

Два человека. В форме охранников правопорядка, крепко держали меня за руки. Явственно представив, как перед моим носом маячат чужие гениталии, норовя попасть в окровавленный рот, я почувствовал, невероятный приток сил, словно цунами поднялось откуда-то из глубин чёрного океана, в котором так любил барахтаться мой щенок. Двух человек в форме я отшвырнул от себя, как котят. Мне даже показалась, что те жалобно мяукнули, ударившись о стоящую шагах в восьми, деревянную скамейку. Развернувшись, я понесся, не разбирая дороги. Ноги не касались снега. Пятки горели.

Через два квартала, метрах в сорока, я увидел перед собой существо, укутанное в шерстяной платок серого цвета, такой, какой обычно носили старые бабульки восьмидесятых. Она махала мне рукой и призывно кричала:

— Сюда, милый, сюда, - при этом указывая на подвальное помещение.

Не раздумывая, я ринулся в указываемое место. Отчего-то вид старушки вселял доверие.

Крутая лестница, четырьмя шлакоблочными ступенями, спустила меня в подвал. Длинный, неширокий коридор. Побеленный извёсткой, он отдавал лёгкой желтизной из-за тусклого света размещённых у потолка сороковатных лампочек.

***

Снова мираж, думал Каин. Снова ты издеваешься надо мной, господин. И снова ты делаешь это из-за своих Овец и Баранов. Я понимаю, что тебе нужны жертвы. Тебе нужны поклонения. Но разве до такой степени, что ты готов мучить бессмертием? Для чего ты направил стопы мои вдаль от родных, для чего ты заставляешь меня скитаться в голоде, жажде, изнуряешь зноем и бессмертием?

Великое Нечто молчало. Оно улыбалось, наверное, если бы могло улыбаться. Его великие замыслы совершались так, как было задумано. Я упаду здесь, решил Каин. Не двинусь больше с места. Что заставляет меня идти? Что движет моим телом всё дальше от дома? Почему я не ослушался Его тогда и не остался с отцом и матерью. Боялся, что Он уничтожит их. Да, боялся. Но если мы единственные его творения, зачем ему отдавать нас смерти. Он ещё не усладил всю свою жестокость. Ещё не все мучения прошли мы, что бы утешить его любование содеянным.