Катья

– С чего ты взяла, что я за тобой слежу? – он встал со стула и раздраженно толкнул его ногой. – У тебя что – паранойя? Или просто совесть не чиста? Если я хочу больше быть с тобой, это не значит, что я слежу. Если я спрашиваю, где ты была, то проявляю обычное любопытство идиота-мужа, который давно с тобой живет и привык, что ты делишься с ним любыми мелочами. Так было раньше. Но что-то явно изменилось, и я за этим не поспеваю!

Он говорил с такой искренней обидой, что мне стало стыдно. Это правда, его и раньше интересовало, где я бывала, что делала в течение дня, но он всегда спрашивал об этом ненавязчиво, рассеянно, не останавливаясь на деталях. Сейчас его, возможно, чуть больше интересует моя жизнь, но ведь и это нормально. Мы не виделись почти месяц. Потом, я всегда замечала, что когда он не работал, то переключал всю энергию на меня. Раньше это забавляло нас, а сейчас, он прав, меня откровенно раздражает все, что с ним связано...

Я упрямо уткнулась в раскрытый журнал. Он меня не понимает и никогда не понимал, у него недостаточно чуткости и деликатности, чтобы почувствовать мое настроение. Мне надо побыть одной, хочется тишины и полумрака, а ему нравятся яркий свет и громкие голоса. Мы столько раз в прошлом обсуждали разницу наших желаний, говорили об уважении к ним, терпимости. И все равно, в какой-то момент не выдерживаем, с разбегу упираемся в стену, от которой совсем недавно отползли в разные стороны, зализываем раны, чтобы с новой силой удариться тем же кровоточащим местом.

Я посмотрела на часы. Прошло уже больше получаса, Дэвид не пришел.

– Ларри, – попросила я примирительно, – пожалуйста, не торопи меня. Дай мне время, не пытай меня, не загоняй в угол. Не старайся анализировать, я все равно не могу тебе сказать, что со мной происходит. Я сама толком ничего не понимаю, но ты меня знаешь: я разберусь. Может быть, это возрастная хандра... или биологические изменения. Не знаю. Я впервые проживаю свои тридцать три года, у меня нет предыдущего опыта, а чужой, как известно, не учит. Я запуталась. Дай мне время. И не мучай себя! У меня никого нет, мои чувства к тебе, поверь, не изменились.

Эта ложь была необходима не только ему, но и мне. С другой стороны, в последней фразе содержалась правда. Я по-прежнему чувствовала к Ларри привязанность, родственную близость и нежность. Но страсть – и сейчас это стало мне особенно понятно – я испытывала к другому.

Он пристально смотрел на меня, несколько раз его брови удивленно вздрагивали, а уголки губ грустно опускались вниз. Никогда прежде я не видела его таким растерянно-печальным.

После длинной паузы он встал, подошел ко мне, поднял руку , чтобы погладить по щеке, но передумал, отвел ее за спину и тихо сказал:

– Хорошо, разбирайся... Только будь осторожна. И поторопись, жизнь ведь не такая длинная, как казалось раньше.

Он не спеша пошел к двери.

– Ларри, – позвала я.

Он повернулся с такой быстротой и с такой надеждой в глазах, что я снова почувствовала стыд.

– Спасибо, – единственное, что я пока могла ему сказать.

– Да брось ты! – он повернулся и тихо закрыл за собой дверь.

ГЛАВА 20

Поймать Дэвида и остаться с ним наедине становилось все труднее. У него часто менялось настроение, он исчезал на весь день, появлялся поздно вечером и сразу же шел к себе. Иногда, причем всегда неожиданно, появлялся в мастерской, набрасывался на меня, словно голодный волчонок, быстро и жадно насыщался первыми ласками, устало засыпал на мне, а я, чтобы не разбудить, боялась дышать, неподвижно лежала и благодарила судьбу за эти счастливые минуты.

О его пробуждении я догадывалась задолго до того, когда он делал первое движение. Внутри себя в какой-то момент я начинала чувствовать его желание. Оно крепло во мне, оживало, наполнялось жаром, словно отдельное существо. И это было так удивительно, потому что Дэвид продолжал спать. Но я знала, что через несколько минут он поднимет лохматую голову, посмотрит на меня заспанными потемневшими глазами и припадет губами к моим губам.

А я, измученная этими томительными и одновременно сладостными минутами ожидания, нежно прижму его все еще расслабленное тело к себе, в надежде, что этот миг будет длиться вечность...

Но Дэвид уходил. Я пыталась его остановить, заводила с ним разговоры о том, что, как мне казалось, ему будет интересным: о Бритни Спирс, Памеле Ли Джексон, «Бэк Стрит Бойз». О бейсбольных командах и игроках, о новых фильмах и кинозвездах. Все было бесполезно.

Я накупила кучу бульварных журналов, спортивных, для подростков, брезгливо читала их, чтобы в следующий раз вовлечь в беседу, но единственное, что иногда останавливало его – это моя обнаженная грудь. Хотя после нескольких часов любовных игр он откровенно пресыщался и смотрел на меня, как мне казалось, с отвращением. А иногда и со злобой.

В тот день, когда я его встретила с девчонкой, он появился в мастерской не через полчаса, а через три. Но я его ни словом не упрекнула. В этот раз, торопливо насытившись, он не уснул, как обычно, а тут же встал и начал одеваться.