Катья

Сколько раз он застывал, разглядывая меня испуганным взглядом с ног до головы, словно боясь, что в комнату войдет мама или учительница и его накажут за это, затем бросался на меня с такой силой, что практически сбивал с ног, и мы валились либо на кровать, либо прямо на пол. Теперь, хоть он и смотрел в мою сторону, но его лицо никак не менялось, а я старалась избегать резких движений, опасаясь спугнуть его.

Опустившись на колени рядом, я погладила его по щеке. Он не дернул раздраженно головой, как делал в последнее время, а только продолжал неподвижно смотреть вперед.

– Дэвид, – позвала я его.

Он перевел взгляд на меня.

– Мне холодно... можно к тебе?

Он ничего не ответил. Я наклонилась, поцеловала его в губы, а еще через минуту прижималась щекой к его мокрому плечу и с замиранием сердца чувствовала в теплой воде его худое скользкое тело.

ГЛАВА 30

Вчера вечером Дэвид был спокоен, даже оживлен, мне казалось, что мое возбуждение перед отьездом в Европу передалось и ему. Паспорта будут готовы сегодня, и я, отправляясь за ними утром, поцеловала его, взъерошенного и сонного. Он зябко кутался в одеяло, пытаясь вернуться в сон. Этой ночью он впервые за все время, что мы приехали в Нью-Йорк, позволил себя ласкать. В нем появилось что-то новое, но что конкретно – я еще не могла определить. Какая-то пугающая меня покорность и молчаливая подавленность. Он не отталкивал меня, не отводил, как прежде, мои руки, не отворачивался от поцелуев, просто каждый раз я наталкивалась на мягкую неподвижность безучастного тела. Мне было жаль его, но все мои попытки растормошить, заставить улыбнуться, поговорить со мной, рассказать, что с ним происходит, кончались ничем. Он застывал и смотрел куда-то в сторону.

Прошлой ночью иногда его объятия становились сильными и порвистыми, словно он хватался за меня, боясь упасть. Уткнувшись в мое плечо, он громко и протяжно всхлипывал. Я гладила его по голове, обнимала, прижимала к себе, укачивала как младенца и шептала успокаивающие слова. Постепенно его тело расслаблялось, дыхание становилось ровным, он ненадолго засыпал, продолжая крепко держаться за меня.

– Быстрее возвращайся, – как-то жалобно попросил он, когда я стояла в дверях.

– Конечно, – я подошла к нему, наклонилась и прижалась губами к его чуть влажному от сна рту. – Это не займет больше часа...

О Дэвид, нежная вязкая сладость моего бытия, как я люблю прикасаться языком к твоим мягким солоноватым губам, с которых могла бы часами пить перламутровую влагу. Как томительно обжигающи столкновения с твоим быстрым горячим языком. Ты все еще робко изучаешь меня, боясь до конца довериться моим губам, моему иссыхающему без твоих поцелуев рту! Ты с опаской входишь и почти сразу же рвешься назад, испугавшись окатившего тебя жара, но через какое-то мгновение все-таки стремишься туда вновь!

Мой желанный, мой чудный мальчик! Знаешь ли ты, как прекрасна искрящаяся бездонность, куда я с такой стремительностью улетаю, обняв тебя двумя руками и чувствуя у своей груди покорность твоего тела?! Жар от твоего живота, прикасаясь к моему, охватывает меня пламенем, и нам необходимо все больше времени, чтобы вернуться в реальность! Возрождаясь, я заново познаю этот мир, снова учусь дышать и двигаться и как прежде изнемогаю от любви к тебе.

Дэвид. Мое дыхание, моя жизнь, моя страсть.

В такси я вспоминала мельчайшие подробности утренних ласк. Тело продолжало гореть, словно не насытившись и требуя продолжения. Неприятным было только то, что Дэвид опять делал все механически, а в конце, с последним ударом о мое тело и жалобным хрипом, его лицо стало мрачным и сосредоточенным, и он снова отвернулся от меня.

Ничего, утешала я себя, приедем куда-нибудь в Лондон, пройдет время, и он снова станет веселым и дурашливым. Мужчины и дети, как известно, не могут быть долгое время несчастными.

На мои звонки в квартиру Эдика долго никто не отвечал. Наконец за дверью глухой мужской голос спросил:

– Кто там?

– Эдик дома?

– Нет...

– А когда он придет?

Дверь открылась. Здоровый детина лет двадцати пяти, в шортах и без майки, с интересом посмотрел на меня.

– Он уехал. Когда вернется, не знаю.

– Как уехал? – сердце трусливо дрогнуло от дурных предчувствий.

– Как уехал? – передразнил меня парень. – Очень просто, сел в самолет и укатил. Куда-то во Флориду. С Юлькой и сыном.

– Как? Ведь он мне должен...

– Что? – заинтересовался тот.

– Он сказал, когда вернется?

– Надеюсь, не скоро, – зло ответил детина. – Им полиция заинтересовалась, и старый дурак решил лучше во Флориде отсидеться. Вы не видели внизу полицейских? Они там со вчерашнего вечера пасутся. А он вам много должен? Не бойтесь, мне можете сказать... Юлька – моя тетка. Старый козел у многих брал! И куда вы все смотрели, неужели не видели, с кем имеете дело?! Сколько же вы ему дали? Двести, триста?..

Я, ничего не отвечая, повернулась и стала торопливо спускаться по лестнице.