Гость явно озадачился, немного поколебался и… вдруг присел на корточки перед порогом. Мягко улыбнулся:
— Нет настроения? — он заглянул в карие глаза.
Катя отшатнулась, быстро прихлопнула дверь, крутанула замок — закрываясь от человека на двойной оборот ключа. Отжимаясь на руках, направилась — было — назад, в Тоску.
— Кареглазка! — яростно окликнул человек, открывая дверь, как будто замка нет и не было. — Я лишь хочу узнать, как пройти в квартиру номер сто семь?
— Что за чёрт!? — обернулась Катя. — Вы… типа фокусник, да?
— Я — психотерапевт, — с улыбкой молвил человек. — Мне сообщили, что в квартире номер сто семь есть во мне Потребность. А я плохо ориентируюсь в конструкциях многоэтажных домов.
— Я вас застрелю при любом движении в мою сторону! — Катя достала маленький револьвер из лифчика. — Идите, психотерапевт, к своему психу! Нужная вам квартира выше на этаж.
— Спасибо. Я… пожалуй, ещё зайду, — гость исчез из поля видимости.
— Психотерапевт, мать вашу так! — пробормотала кареглазка. — Вам надо банки грабить, а не души лечить!
Вновь закрывать дверь на замок Катя не сподобилась.
Днём кареглазка думала о том, как жить дальше: без подлой Аси и без привычной работы. Так ничего и не придумала.
Вечером из застенка позвонил Билли. В своей манере — без предисловий — заявил, что он в глубоком русском говне! И быть ему в тюряге лет десять, по минимуму! Если… не случится… Чудо! И поганые братья не сдохнут в одночасье!
В «Гостиной комнате без микрофона» появился дядька Аси, с авоськой книжек в усталых руках. Недопил: такое случалось часто и воспринималось Катей, как Данность.
— Bill, just to minute![1]
— попросила Катя. Она отложила мобильный телефон, достала заранее приготовленную сотку.На этот раз алкоголика сотка не интересовала, он пришёл поделиться новостями.
— Только что! С…сгорела церковь Святой Троицы. До-оттла!.. А-ха-ха, — возбуждённо заревел библиотекарь.
— Три трупа! В пепелище! Там нашли три трупа… Три!
Асин дядька стал загибать нетрезвые пальцы:
— Раз — это настоятель! Ещё раз — это, ик! Брат настоятеля! Родной! Хэээ! Михеич — последний труп! Там! Так-то!
Работник культуры пошатнулся и упал на паркет, ползком отправился восвояси.
Катя сообщила боссу, что Чудо имело место быть только что! Здрав буде Бог! И на днях честный джентльмен выйдет на свободу!
Билли искренне обрадовался, по-английски вознёс хвалу американским Небесам, пообещал продолжить бизнес и дал отбой.
В глазах кареглазки мелькнули сожаление о Прошлом и ожидание Будущего.
Входную дверь она тщательно закрыла на два оборота ключа и навесила цепочку.
Щёлкнули дверные замки, вошла Одухотворенная Ася. Отирая закопчённый лоб, она знаками дала понять, что Чудо — дело её рук и сообразительности. Мол, любимый Билли почти свободен, а бессовестные родственные сволочи получили по заслугам!
— Молодец, Ася! — поощрила кареглазка. — Благодаря тебе люди будут слышать снова и снова мой редкий тембр голоса!
Ася лишь самодовольно усмехнулась. Катя достала из лифчика маленький револьвер. Взвела курок. Ася глупо, «по-коровьи», заморгала. Кареглазка надавила на спуск и мозги Аси брызнули на паркетный коврик.
— Билл скоро выйдет из тюрьмы, и мы с ним займёмся бизнесом! — убежденно заметила Катя. — А ты… Ты предала нашу с тобой Любовь! Во имя чего?.. Неужели ты не поняла, что мистер Билл Смит никого не любил, не любит и не полюбит. Для него важен только Его бизнес и Я, поскольку Я буду до седых волос приносить Ему прибыль!
Ася валялась в луже крови, зелёные глаза отражали недоумение. Похоже, девушка умерла — так и не поняв до конца, что умирает. Рука лежала на чуть вздутом животе.
За окном висела равнодушная темнота.
Ночью Катя нечаянно проснулась и рядом увидела человека. Гость сидел в кресле и при мутном свете луны листал книжку.
— Что ты читаешь? — со странным спокойствием спросила кареглазка.
— Пушкина, — неспешно ответил мягкий голос.
— Что именно?
…с восторгом подхватила Катя.
Дальше Они читали стихи вместе.
Человек перестал смотреть в книгу. Карие глаза Кати наполнились блаженством. Настал Тот «Момент умиротворения души», который бывает иногда у каждого разумного существа. В такой момент думаешь только о возвышенном и ничто не важно, кроме того, о чём думаешь!