Профессор.
От холода не мог уснуть. Чуть не рехнулся, ворочаясь в постели; в конце концов плюнул и встал. Странное дело, почему-то сидя мерзнешь куда меньше.Даниель.
Потому что вы работаете: это отвлекает от мыслей о температуре воздуха.Профессор.
Я думаю, еще и поза играет роль: когда лежишь, труднее сопротивляться холоду. Так, во всяком случае, кажется.Даниель.
А над чем вы работаете?Профессор.
Вы будете смеяться, Даниель: я пишу – как же это назвать? Лекцию? Доклад? Просто мысли? – о последней главе «Бала в обсерватории».Даниель.
Блатека?Профессор.
Вы знаете еще один «Бал в обсерватории», написанный кем-то другим?Даниель.
Поймите меня, профессор: я вас знаю много лет и никогда не слышал от вас ни одного доброго слова о Блатеке.Профессор.
Вы меня знаете много лет, но давно ли вы живете со мной под одной крышей?Даниель.
С тех пор, как варвары разбомбили мой квартал. Два месяца уже.Профессор.
За эти два месяца, Даниель, у вас была возможность понаблюдать за мной в обыденной жизни. Вы хоть раз видели, чтобы я читал Фатернисса?Даниель.
Нет.Профессор.
Видели, чтобы я читал Обернаха? Эсперандио? Кляйнбеттингена?Даниель.
Нет.Профессор.
И что же из этого, по-вашему, следует, друг мой Даниель?Даниель.
Ничего удивительного: вы так давно читаете лекции о них, что знаете их творчество наизусть. О Фатерниссе вы написали диссертацию – с чего бы вам его перечитывать?Профессор.
Напрасно вы так снисходительны, голубчик, на повышение все равно не стоит рассчитывать. В мирное время я уже сделал бы вас доцентом. Но пока не кончится война – а вы сами знаете, что кончится она нескоро, – быть вам моим ассистентом. Штатное расписание заморожено – это вклад университета в войну.Даниель.
Все это я знаю, профессор. Но это не лесть: я счел бы полным идиотизмом, читай вы дома авторов, которых расхваливали нам на лекциях.Профессор.
А читать авторов, которых я перед студентами высмеивал, – это, по-вашему, умно?Даниель.
Я думаю, у вас есть на то свои причины.Профессор.
Да нет же, Даниель! Неужели даже война не научит вас нетерпимости? Хоть какой-то был бы от нее толк.Даниель.
От нее не будет никакого толка, профессор: даже если она чему-то нас научит, все равно ведь убьет.Профессор.
Вы вдобавок начисто лишены чувства юмора.Даниель.
А вы считаете, есть над чем смеяться?Профессор.
Да, еще как есть. Вам посчастливилось увидеть то, в чем ни один преподаватель литературы в жизни не сознается: что он читает – что он действительно читает – на досуге.Даниель.
На досуге… война – это досуг?Профессор.
Для меня это вынужденный досуг. Раньше у меня было четырнадцать часов лекций в неделю. Теперь я читаю лекции, когда университет не бомбят. Сегодня у нас пятница – на этой неделе я проповедовал моим студентам в общей сложности ровно сорок минут. Так что у меня теперь куда больше досуга на неподобающее чтение.Даниель.
А я бываю в университете почти так же часто, как раньше.Профессор.
Вы молоды, вот и геройствуете. Оставьте моим сединам право на трусость.Даниель.
Дело не в геройстве. Я вас уверяю, в университете не так холодно. (Профессор.
Топить больше нечем. Смотрите: на растопку пошли все столы и даже секретер с инкрустациями. Жечь стулья неразумно: сидя на полу, мы еще сильнее замерзнем. Знаете, почему в университете теплее? Потому что его непрерывно бомбят. После каждой бомбежки появляются обломки полов, которые можно жечь. Если бы самолеты варваров почаще наведывались в мой квартал, я мог бы предложить вам лучше отопленное жилище.Даниель.
Это называется юмор в холодном виде.Профессор.
Браво, Даниель, браво! Как видите, война порой оттачивает остроумие.Даниель.
Если бы я хоть сознавал, что мы на войне! На войне сражаются, а мы что? Сидим в осаде.Профессор.
Не могу с вами согласиться. Вы сражаетесь. Для нас, преподавателей, продолжать читать лекции значит сражаться. А для наших студентов продолжать, невзирая на бомбежки, интересоваться местом наречия у поэтов-романтиков тоже значит сражаться.Даниель.
Еще вопрос, это ли их интересует. Боюсь, они ходят на лекции только потому, что университет еще отапливают.Профессор.
Отапливают, но бомбят – они там рискуют жизнью. Не преуменьшайте их заслуг.Даниель.
Положа руку на сердце, профессор, я не уверен, что им дорога жизнь. Это я говорю по собственному опыту: утром, поднимаясь в четыре часа, чтобы идти в университет, я не думаю ни о моей диссертации, ни о предстоящем опасном пути по улицам, ни о бомбах, ни о том, что это, возможно, мое последнее утро. Я думаю: «Скорей бы в факультетскую библиотеку к теплым трубам!»Профессор.
К трубам?