Катилинарии. Пеплум. Топливо

– Чем дальше, тем лучше. Вижу, вы принадлежите к интеллектуальным сливкам своего поколения.

– Зря вы высмеиваете Жубера. Его книги слишком малы для вас.

– А ваши, как я понимаю, еще меньше?

– О, я обожала паясничать и заполняла этим целые страницы.

– Какой пример благородной философии!

– Философия тут ни при чем, просто ничего лучшего я не придумала. А еще вам следует научиться снисходительности, ведь вы, мой славный Цельсий, только на то и годитесь, чтобы людей во времени перемещать…

– Не только людей!

– Ах да, людей и извержения вулканов. Всякое ремесло достойно уважения.

– Вы надо мной издеваетесь?

– Я бы себе не позволила…

– Ну, а я не собираюсь лишать себя этого удовольствия, сочинительница бросовых книжек!

– Не ругайте книги, которых вы не читали.

– Да я и без того себе их представляю.

– Так говорить – признак глупости.

– Меня нельзя заподозрить в глупости, уровень моего интеллекта…

– Сожалею. Среди дураков попадаются и такие, чей коэффициент интеллекта достигает ста девяноста.

– Ста девяноста девяти!

– Оставьте мои книги в покое из уважения к тому, что бесследно исчезло.

– Исчезло? Не факт.

– Вы и мои книги перенесли вместе со мной?

– Стал бы я себя этим утруждать! Но нельзя исключать вероятности, что некоторые остались в Главном Хранилище.

– Что?

– Видели бы вы себя: писатель узнает, что его произведение, быть может, сохранилось на века. Самое забавное зрелище, какое я когда-либо видел.

– Поставьте себя на мое место!

– Делать мне больше нечего.

– Где оно, это хранилище?

– Не спешите! Я не сказал, что вы сможете туда попасть.

– Тогда сходите туда сами!

– Для чего? Лично меня не интересует, сохранились ли ваши книжки на века.

– Вы омерзительны, Цельсий.

– А вот вы нелепы. Как вы могли хоть на сотую долю секунды вообразить, что История помнит про вашу писанину?

– Я никогда так не думала, никогда! Вы впервые в жизни подсказали мне эту мысль.

– Трудно в это поверить.

– Вспомните. Я вам только что говорила: «Оставьте мои книги в покое из уважения к тому, что бесследно исчезло».

– Это была фигура речи.

– Ладно. В любом случае, если бы мои книги были в Главном Хранилище, вы бы об этом знали. Вы человек образованный.

– Не уверен. Литературу конца прошлого тысячелетия я знаю хуже всего. Доказательство тому Жубер, о котором вы только что говорили и имени которого я никогда не слышал. Мой конек – древнеримские авторы.

– В таком случае идемте в Главное Хранилище! И если мои книги там, вы сможете их прочесть.

– Зачем? Чтобы постичь секреты вашей души? Сожалею, ваша душа мне не интересна.

– Затем, чтобы вы перестали ругать мои книги.

– Как вы наивны! Похоже, вы вбили себе в голову, что ваши писания меня очаруют.

– Я бы предпочла, чтобы вы поносили их хотя бы со знанием дела.

– Зря вы это затеваете. Если я прочту ваши книжки, они утратят для меня свою единственную привлекательность: тайну.

– Так уважайте эту тайну и прекратите их поносить. Поймите наконец, что мне это неприятно.

– Ваши чувства меня не касаются.

– А почему мне нельзя пойти в хранилище? Кому это помешает?

– Мы не хотим, чтобы вы узнали о том, что произошло за последние шесть веков. Названия некоторых романов могли бы вам на это указать.

– Представляю себе серию, вдохновленную «Последними днями Помпей»: «Последние дни Брюсселя», «Последние дни Токио», «Последние дни Мобёжа» и так далее.

– Славно звучит.

– Давайте заключим договор. Клянусь, что не буду заглядывать дальше двухтысячного года.

– Почему? Вы собирались так скоро покончить со своей блестящей писательской карьерой?

– Ничего такого я в жизни не собиралась делать. Но по вашим недомолвкам можно понять, что начиная с двадцать первого века происходило нечто такое, о чем я не должна знать.

– Так и есть.

– Ну так завяжите мне глаза и дайте посмотреть только между 1992 и 2000 годами…

– Невозможно. Книги расставлены в алфавитном, а не в хронологическом порядке.

– В таком случае, если мои книги сохранились, они где-то после Нострадамуса или, скорее, после Ноткера Заики[19].

– Ваше счастье, что от нелепостей еще никто не умирал.

– К вашему сведению, от шутки пока тоже никто не умер. Не стоит об этом: завяжите мне глаза и дайте посмотреть то, что сразу за Нострадамусом или, может быть, Ноткером Заикой.

– Нет. В двадцать четвертом веке был еще писатель по фамилии Нотмор, я не хочу, чтобы вы видели названия его книг.

– Нотмор? Это псевдоним, я полагаю?

– От вас ничего не скроешь.

– И что же такого страшного написал этот Нотмор?

– Двадцать четвертый век вас не касается.

– Извините: как вы сами сказали, я несу коллективную ответственность за века, которые следовали за моим. Поэтому, чтобы я могла глубже проникнуться чувством стыда, вы должны поближе познакомить меня с этим будущим, которое для вас является прошлым.

– Вам достаточно знать, что оно было страшным.

– Напрасно вы меня щадите.

– Дело не в этом. Вас следует держать в изоляции.

– Почему?

– Таково решение Тирана.

– Дурак он, ваш Тиран. Если я больше не вернусь в свое время, почему бы мне все не рассказать?

– Таково решение Тирана.

– Когда ваш Тиран отдает нелепые приказы, вы повинуетесь?