Катилинарии. Пеплум. Топливо

Марина не отвечает, находит спички и собирается разорвать книгу.

Вы спятили?

Марина (с надрывом). Мне холодно. (По-прежнему стоит на коленях.)

Профессор. Это всем известно.

Марина (с надрывом). Нет, не известно! Если бы знали, если бы только знали, какой это кошмар, меня бы уже кто-нибудь согрел! Если бы вы могли себе представить, какие муки я терплю, вы бы сейчас же сожгли все ваши книги! Вы не знаете, никто не знает – никто, никто не допустил бы, чтобы человек мучился так, как я мучаюсь!

Профессор. Думаете, вы единственная?

Марина. Понятия не имею, и какая разница? Я в аду! (По-прежнему стоя на коленях, колотит кулаками по полу и кричит.) Я в аду! В аду! В аду! В аду!

Профессор (бросается на нее, навалившись сзади, зажимает ей рот обеими руками). Замолчите, ведьма! (Она вырывается, падает ничком, он падает на нее, но руки разжимает.)

Марина (сдавленным голосом). Почему я должна молчать? Все равно никто не слышит.

Профессор(все еще лежа на ней). Именно потому, что никто не слышит.

Марина. Значит, я никому не мешаю.

Профессор. Мешаете – мне.

Марина. Почему? Вам-то что?

Профессор (выпрямляется и встает, отпустив ее. Она остается сидеть на полу). Я не выношу женских истерик.

Марина (смеется злым смехом). Ах, бедняжка! Вынужден терпеть вопли истерички! (Сгибается и падает ничком от смеха.) Ах, какая печальная участь! (Смеется, но очень быстро ее смех переходит в судорожные рыдания.)

Профессор (стоит, глядя на нее с презрением). Ну вот, теперь слезы! И какой толк плакать?

Марина. Хочу и плачу! (Рыдает, потом, немного успокоившись, встает на колени. По ее щекам текут слезы.) И потом, от этого теплее. Вы замечали, профессор, что слезы всегда теплые? (Теперь она говорит очень тихо, собирает слезы пальцами, рассматривает их в ладони.) Как странно: почему слезы теплые? Откуда это тепло? Не может быть, чтобы из моего тела, потому что во мне все замерзло. Почему природа так распорядилась, чтобы слезы были теплыми?

Профессор (он уже сел). Теперь ударились в дебри метафизики! Почему Богу угодно, чтобы слезы были теплыми?

Марина (кротко). Я не говорю о Боге. Но это хорошо, что слезы теплые. Так хорошо! Вспоминается горячий душ, я его часто принимала до войны. Такой горячий, что ванная запотевала. Я бы все отдала, все и сверх того, за горячий-прегорячий душ.

Профессор. «Все и сверх того» – а что, собственно, вы можете отдать, крошка? Кроме одежды, что на вас, у вас ничего нет. А кому нужна ваша одежда?

Марина (вздрагивает). С одеждой я не расстанусь ни за какие сокровища!

Профессор. А вам их никто и не предлагает.

Марина. Почему вы так суровы со мной, профессор?

Профессор (встает, подходит к ней, взяв за руки, бережно поднимает и не выпускает ее рук). Я с вами не суров. Я всего лишь пытаюсь вправить вам мозги.

Марина. Вокруг города найдется достаточно варваров, которые сделали бы это лучше – с помощью пули.

Профессор. Не смешно, Марина. (Он по-прежнему держит ее за руки. Сцена почти идиллическая.)

Марина. Зачем цепляться за жизнь, профессор?

Профессор. Умереть не так-то легко.

Марина. Ничего подобного. Знаете, как поступают те, кто хочет умереть? Надевают свою самую красивую одежду и гуляют по главной площади, пока не получат пулю от какого-нибудь снайпера.

Профессор. У вас нет красивой одежды, Марина.

Марина (с улыбкой). Я думаю, эта мелочь не смутила бы варваров.

Профессор. Зато меня бы смутила.

Марина (смеется). Вас бы смутило, что я умру плохо одетой?

Профессор. Нет, просто – что вы умрете.

Марина. Почему? Вам бы не пришлось больше жечь ваши драгоценные книги. Вы наконец вздохнули бы спокойно.

Профессор. Я очень хорошо к вам отношусь, Марина.

Марина. Если вы хорошо ко мне относитесь, то почему не хотите, чтобы мне стало лучше?

Профессор. Понимаю, куда вы клоните. Я хочу, чтобы вам стало лучше, но, если я слишком быстро сожгу все книги, чем мы завтра будем топить?

Марина. Завтра мы умрем.

Профессор. Не факт.