Катюша

Катя представила, как это могло бы быть, и на ее разбитых губах заиграла неопределенная улыбка.

— Ну? — спросил Панин.

На светофоре зажегся зеленый, и немедленно сзади раздраженно засигналили. Студент протянул руку и включил аварийную сигнализацию. Мимо, рассерженно рыча двигателями, потекли машины. Водитель ржавого “москвича”, перегнувшись через пассажирское сиденье, высунулся в окошко и покрыл Студента трехэтажным матом. Панин не реагировал — он смотрел на Катю, не скрывая интереса.

— Ну? — повторил он.

— Слушай, я устала, — сказала Катя, — у меня все болит.

— Ну! — снова сказал Панин.

— Хрен гну, — сдалась Катя. — Какая разница?

— О!.. — одобрительно воскликнул Студент, тронулся с места и свернул за угол. За углом он припарковал машину и повернулся к Кате. — С тобой сходить?

— Сама справлюсь, — ответила она и вышла под дождь.

— Ну-ну, — сказал Студент, закурил сигарету и отвернулся. За столиком в вестибюле скучал охранник в милицейской форме. Катя помахала ему рукой, и он в ответ приветственно поднял лопатообразную ладонь.

— Привет, Катюша, — сказал он. Ему явно было скучно и хотелось поболтать. — У вас что, маскарад?

— В смысле? — удивилась Катя, но тут же вспомнила про свой балахон. — А, это... Это я репортаж делала про наркоманов. Входила в образ.

— Вошла, ничего не скажешь, — хохотнул сержант. — Ты по улицам так не ходи, а то заберут, как бомжа.

— Не буду. Ты извини, мне бежать надо. Пока, Леша.

— Я не Леша, я Леня, — сказал сержант, но Катя уже нырнула в подошедший лифт. Сержант вздохнул и вернулся к своему кроссворду.

В коридоре редакции Катя опять столкнулась с Толоконниковой, испытав при виде ее привычное раздражение. Похоже было на то, что все свои репортажи та снимает именно в редакционном коридоре, и нигде больше. Впрочем, подумала Катя, я к ней несправедлива: ее часто можно видеть в ночном клубе, что расположен по соседству, и еще в баре. А уж в магазинах-то...

— Глупо шутить, Скворцова, — сказала Толоконникова вторым своим голосом, которого до смерти боялись все сотрудники. — Имей в виду, если ты пришла проситься обратно, то лучше не позорься: Витюша просто вне себя, он твоего имени слышать не может, просто рвет и мечет...

— Люд, — как ни в чем ни бывало, перебила ее Катя, — я там в буфете очередь заняла за этой... как ее... ну, толстая такая, из отдела писем. У меня тут дело есть, могу не успеть. Может, воспользуешься? Дают только по полкило.

— А что дают? — явно меняя гнев на милость, спросила Толоконникова.

— Мозги, — ответила Катя.

— Жареные? — переспросила Толоконникова, надувая темно бордовые губы. — Фи!

— Да нет, — сказала ей Катя, — свежие. А главное, с извилинами. Беги, а то опять не достанется!

Она пошла по коридору, оставив Толоконникову стоять возле лифта, и даже не оглянулась, когда вслед ей донеслось:

— А почему “опять”?

Катя толкнула обитую финским пластиком “под дерево” дверь и вошла в закуток, игравший в “Инге” роль приемной. Ладка Брагина, душа-девка, с которой немало было выпито и еще больше выкурено, подняла голову от клавиатуры компьютера, по которой со старательностью приготовишки тюкала двумя пальцами, и испуганно вскинулась:

— Ой, Кать, привет, тебе туда нельзя. Мне Виктуар наш голову оторвет, если я тебя к нему пущу!

— Знаешь анекдот? — спросила Катя, притормаживая у ее стола.

— Это который?

— А где русский собирается прыгнуть с Эйфелевой башни.

Ему говорят: “Товарищ, туда нельзя!”, а он знаешь что отвечает?

— Что?

— “А мне надо!”

Зажатая в углу своим “вистом-2000” Ладка тщетно попыталась ухватить ее за край балахона, но Катя уже была в кабинете.

— Привет, — сказала она, притворяя за собой дверь.

— А, Скворцова, — с кислой миной сказал редактор, поднимая голову от стола. Кате с ее места было видно, что на столе разложен свежий номер “Пентхауза”. — Ты зачем пришла? Расчет получишь у Брагиной, когда будут деньги. Сразу скажу тебе, что скоро их не жди — времена сложные, нам сотрудникам платить нечем.

— А как насчет моего репортажа? — спокойно спросила Катя. — Меня, собственно, только он и интересует.

— Какой репортаж? — очень убедительно удивился редактор.

— О взрыве на складах, — по-прежнему спокойно напомнила она.

— Ты переходишь всякие границы, Скворцова, — сказал редактор.

Кате показалось, что она заметила промелькнувшее в его заплывших прозрачным салом глазках выражение хищной радости. Она ясно увидела в этих глазках себя: в невообразимом брезентовом плаще до пят, со следами побоев на лице — типичная жертва, пришедшая просить о снисхождении. “Сюрприз”, — подумала она и стала слушать дальше.

— Репортаж является собственностью редакции и не может быть возвращен тебе ни под каким видом. И потом, причем здесь ты? Снимала репортаж Толоконникова, а теперь ты приходишь и начинаешь чего-то требовать...