Каторга

– Вы куда, господа, идете? – остановила нас с доктором жена помощника начальника округа, очень милая дама. – Ах, арестантов пороть будут? Так кончайте это дело скорее и приходите, я вас с самоваром ждать буду.

Меня била лихорадка в ожидании предстоящего зрелища, а она говорила об этом так, словно мы шли в лавочку папирос купить. Сила привычки, и больше ничего.

Нет ничего удивительного, что сахалинские дамы ведут престранные, на наш взгляд, салонные разговоры. Вы делаете визит супруге служащего, и между вами происходит такого рода обмен мыслей:

– Вот вы сами видите каторгу, – говорит дама очень любезно. – Согласитесь, что телесные наказания для нее необходимы.

– А если бы попробовать…

– Ах нет! Без дранья с ними ничего не сделаешь. Каторга удивительно как распущена. Решительно необходимо, чтобы кого-нибудь, для примера другим, повесили.

– То есть как это? Так-таки «кого-нибудь»?

– Да, чтоб другим неповадно было! А то просто боишься за мужа. Вдруг ножом пырнут, что это им стоит?

Но к женам служащих, женщинам, по большей части, малоразвитым, малообразованным, мы не вправе предъявлять особых требований. Они могут иметь и куриные мозги.

На Сахалине «осахалиниваются» и развитые и образованные люди. Среди «осахалинившихся» попадаются даже доктора, которые вообще во всей истории каторги представляют собой светлое исключение среди царящих кругом жестокости и бессердечия.

Как вам понравится, например, такие вещи в устах молодого доктора Давыдова, прослужившего несколько лет на Сахалине.

Я цитирую его брошюру «О притворных заболеваниях и других способах уклонения от работ среди ссыльнокаторжных Александровской тюрьмы», изд. 1894 года.

Болезни, которые доктор Давыдов считает «симулятивны-ми», следующие: «душевные, бронхиты, гастроэнтериты, обмороки, вывихи, куриная слепота, общее недомогание».

Говоря о «притворстве» арестантов, господин Давыдов сообщает:

«Арестанты подставляют ноги под вагонетки с грузом, падают под лошадей или подставляют ногу под бревно.

Или же искусственно отмораживают себе те или другие части тела, и отморожение наступает быстро и верно и может достигать любой степени.

Один арестант не пожелал идти на работу, тогда надзиратель стал просить его честью, а он схватил в правую руку топор и отрубил себе левое предплечье».

Все это, по мнению доктора Давыдова, случаи «притворства», и он объясняет их ленью и нежеланием работать. И ни разу у этого врача не шевельнется в сердце и голове вопрос: «Да что же это за работы, что люди предпочитают отрубать себе руки, «искусственно» отмораживать или «нарочно» подставлять под вагонетку ноги?»

Доктор Давыдов с гордостью рассказывает, как он боролся с такими «притворяющимися».

Считая все случаи душевных болезней за одно притворство со стороны арестантов, доктор Давыдов прибегал к таким приемам диагноза.

На Сахалине есть смотритель, поговорка которого:

– Мое правило – выбить из арестанта за день все съеденные им три фунта хлеба, а если нужно, то и больше.

Когда к доктору Давыдову приводили душевнобольного арестанта, он, угрозами отправить его к этому смотрителю, узнавал: душевнобольной арестант или только притворяется.

Если же это средство не помогало, то Давыдов, по его словам, прибегал «к assafoetida (вонючка) в большой дозе». И больные, по словам господина Давыдова, иногда «заявляют», что им лучше, и просят даже возобновить «лекарство».

«В этих случаях, – замечает доктор Давыдов, – имеешь дело или с симулянтом, который, чтобы прогулять полдня, готов глотать всякую пакость, или с ипохондриком».

Но еще лучше в практике этого молодого врача, «для пробы» пичкавшего ипохондриков «всякой пакостью», случай следующего истязания, которому он подверг одного «симулянта».

«Больной, тридцать лет, нога согнута в колене, – рассказывает господин Давыдов, – два с половиной года провел в постели, мышцы ноги были атрофированы. Тогда ему насильно выпрямили ногу, мышцы стали оживляться, но больной стоять не мог. Его выписали из больницы, и он упал у подъезда. Больного отнесли в тюрьму, и никакими наказаниями и лишениями нельзя было заставить его ходить». Тогда господин Давыдов прибег «для опыта» к следующему способу: «Больному объявили, что отрежут ногу, приготовили его к операции, уложили на столе, разложили перед ним все пилы и ножи, какие имелись в лазарете, захлороформировали…»

Хлороформирование без надобности – преступление. И в какой же степени должен был «осахалиниться» этот молодой врач, чтобы считать преступление чем-то обыденным, законным, должным, хвастаться им в своем «научном» труде!

Этот доктор, по его собственному признанию, подвергавший пыткам больных, – типичное указание, как «осахалинивает» Сахалин даже образованных и, казалось бы, развитых людей.

Конечно, не от таких господ может ждать каторга защиты от надзирательского произвола!