Каторжанка

— Кто его знает, — поморщился Филат. — Бывает, что силы у него больше нет, а уж каким он человеком после становится, не от того то зависит… А что правильно, что неправильно, то, Грунька, Всевидящий решает, не человек. Не людское это дело — в промысел Всевидящего лезть.

«Бывает». Придется ограничиться этим, и можно предположить, что причина — стресс или клиническая смерть. В противном случае я должна допустить, что каждый клятый, который теряет силу, такой же, как я: явившийся сюда после собственной смерти. Невероятно, но… я сама разве не тому подтверждение? Что если здесь из десяти клятых девять окончили свою жизнь в других мирах и притворяются, будто ничего не случилось?

Для неженки Аглаи потрясением могла стать и казнь. Ведь именно в этот момент я очнулась на серой площади.

— Как с рыбой закончим, — вдруг сказал Филат, — может, пострижешь нас? Филька вон как зарос, того и гляди, колпак уже не поможет.

Только чем, подумала я, закусив губу. Постригу, если найдете мне ножницы, не самое приятное занятие будет — стрижка без предварительного мытья, но многое, что мне здесь предстоит, куда паршивей этого.

Ответить я не успела. В дверь камбуза заглянул матрос, сперва изучил кучу рыбы, потом уставился на меня, пока Филат его не окликнул:

— Чего пришел? До ужина дожить еще надо.

— Там, дядь Филат, капитан твою девку требует, — ответил матрос. — Не знаю, зачем она.

Глава десятая

Я подумала, что вариантов немного, и тот, что Филат мог посчитать за самый плохой, для меня оказался бы самым лучшим. Но Филат не возразил, и я пошла за матросом, насвистывающим какую-то песенку, по уставшей за день, кряхтящей барже, по деревянным лестницам и узким коридорам, вперед, вверх, вниз, снова вперед и вверх, пока матрос не указал мне на необычно солидную дверь с блестящей ручкой. Из каюты очень вовремя вышел боцман, и он тоже мне ничего не сказал, только ободряюще улыбнулся. Я взялась за ручку, все еще утешая себя — капитану я интересна как женщина. Почему нет, если я и без того есть на корабле, и, в конце концов, любовница в моей ситуации — не так плохо, к тому же любовница человека спокойного и образованного. Внешность могла быть обманчива, спору нет, но что я не видела за свою жизнь? Вот каторги, пожалуй, что не видала — и не хочу.

Но мои надежды растаяли, когда я вошла, поклонилась и увидела, что капитан с непонятной улыбкой указал мне на стул.

Ничего личного, просто бизнес, и хорошо, если он предложит мне сделку. Я сделала шаг и остановилась. Ничего еще не потеряно, если я смогу убедить его, что он ошибся.

— Я не смею, господин, — я снова поклонилась, а капитан махнул рукой и поморщился.

— Полно, ваше сиятельство. Скажите мне только одно: зачем вы тайком пробрались на баржу? Все права состояния вы все равно потеряли в момент гражданской казни вашего мужа, раз не пошли раньше на Тронный Двор. Вас не разлучили бы и высадили вместе. Так зачем?

Если предположить, что он неглуп, то я все еще могу с ним торговаться.

— Вы не думаете, что я не хотела ехать на каторгу, капитан? — с высокомерной грустинкой хмыкнула я, прошла-таки и села. Теперь хмыкнул капитан. — У меня было все — дом, семья, достаток, а сейчас моя задача — не сдохнуть. — Капитан никак не рассчитывал услышать от графинюшки емкое грубое слово. — Меня никто не спросил, мне не дали возможности воспользоваться правом, которое Святой Трон предоставил абсолютно всем женам.

— Предать мужей с дозволения Святого Трона? — капитан чуть склонил голову, но осуждения в голосе я не слышала. — На борту семнадцать каторжников, из них женаты были семеро, и вот поехали три жены. Вы, ваше сиятельство, беременная жена поручика Мезенцева и невеста поручика Седельского. Вы не поехали, конечно, вы бежали, если я правильно понял вас, и бежали совсем не на каторжные острова. Остальные жены — да, в тот же день, как дозволение вышло, отправились на Тронный Двор.

Вот туда и надо было идти. Моя ошибка. Не с того я начала, но кто знал, сложно сделать верные шаги там, где ты оказался за час до принятия важных решений.

— Влюбленная дура, беременная без средств к существованию и я, — перечислила я, противопоставив себя подружкам по несчастью. Какие они мне подружки, одна чуть не убила меня. — Выкинем первую, это она швырнула в меня Святой Огонь. Вторая могла бы явиться ко мне, тогда еще не утерявшей свое положение, за защитой, и как минимум я устроила бы ее к кому-нибудь в кормилицы или компаньонки. Кто еще на барже знает, кто я такая?

— Боцман все понял сразу, — не стал увиливать капитан. — И не запирался. Остальные — думаю, нет, иначе команда не приняла бы вас так тепло. Пока они считали вас такой же, как они… Признаюсь, я восхищен тем, как вы держитесь… держались, — поправился он, — но обязан сказать: я ничего не могу для вас сделать.

Я выпрямилась, вздохнула, положила натруженные, в кровавых мозолях, в песке, руки на стол так, чтобы капитан их видел. Я смотрела ему прямо в глаза и ожидала, что он сдастся. Нет. Бесполезно.

— Если мой сундук на борту, — начала я, — я могу…