Каторжный завод

— «…Ссыльнокаторжный Роман Часовитшт в протяжении одного месяца трижды бит плетьми токмо за то, что лучший горновой при доменной печи. После третьей экзекуции Часовитин, будучи положен на лазаретную койку в острог, порвал рубаху на полосы, сделал петлю и удавился. Вскорости после его смерти при плавке чугуна в доменной печи учинился козел. По останову доменной нечи прекратилось кричное и плющильное производство. Многие рабочие люди из каторжных, ниже того мастеровые, привезенные с уральских заводов, находятся в бегах. По причине нехватки рабочих рук руды добыто мало, а добытая не просеяна. Ныне управляющий заводом Тирст приказал возить руду к печам непросеянную с землей и пустой породою. От сего и впредь будут помехи при расплавлении оной руды. Угля было выжжено и флюсов заготовлено много менее потребного количества. Чтобы не допустить разорения завода и великого убытка казне, надобно незамедлительно послать в завод знающего железное дело офицера, коему многое можно еще и изустно сказать. А что написано здесь, все истинная правда, что инод присягою повторить можно. К сему урядник первой статьи Яков Могуткии…»

Ярыгин отложил бумагу в сторону и некоторое время сидел в глубоком раздумье, посасывая пухлую верхнюю губу:

— Не повредит ли делу это письмо? — сказал он хмурясь. — И особенно могущие быть изустные пояснения?

— Не должно повредить, — жестко сказал Тирст, — по той прежде всего причине, что сей Могуткин, уразумев тяжесть своей провинности — я имею в виду поклеп, возведенный на начальника, — почел за благо удариться в бега.

Ярыгин вздохнул облегченно.

— Это хорошо, — произнес он так, словно похвалил Тирста. — Но… могут поймать?

Тирст опять чуть приметно усмехнулся, но тон его ответа был по–прежнему сухим, даже жестким:

— Полагаю, за это время так далеко убежал, что поймать его не в силах человеческих.

— Очень хорошо, — повторил Ярыгин, пристально уставясь на Тирста маленькими заплывшими глазками, — своевременное бегство Могуткина нашему козырю в масть, А когда должен возвратиться капитан Трескпн?

— Отпуск капитану Трескину предоставлен по первое сентября сего года.

— Надобно закончить дело до его возвращения.

Тирст как-то неопределенно пожал плечами: это можно было истолковать и так, что он согласен с мнением собеседника о необходимости быстрее закончить дело, и в то же время так, что сие от него менее всего зависит.

— Остается одна помеха — подпоручик Дубравин, — сказал Ярыгин.

Тирст снова промолчал.

— Орешек этот ему не по зубам, — продолжал стряпчий, — но будет копаться, время тянуть. Надо ускорить его отъезд.

— Я всемерно, поскольку в моих это силах, способствую наиболее скорейшему выполнению подпоручиком возложенного на него поручения. Мною дан приказ бухгалтеру, казначею и прочим должностным лицам безоговорочно и немедля представлять господину Дубравину все потребные ему сведения и документы.

— В них он и утонет. Но это и хорошо, и плохо… А что, Иван Христиаиович, ежели мне с ним переговорить по душам?.. А?

Тирст ответил не сразу.

— О намерении вашем переговорить с господином Дубравиньга. а также и о самом разговоре с ним мне ничего не известно.

2

Иван Христиаиович Тирст попал в далекие сибирские края яе по своей охоте.

Фортуна не проявила к нему особой благосклонности на заре его жизни.

Иван Христианович не получил в наследство ни богатых поместий, ни достаточных капиталов, ни громкого родового имени.

Отец его, остзейский немец, начав свой жизненный путь писцом в канцелярии Курляндского губернатора, выслужил трудами классный чин и дворянское звание. По служебному положению представился ему случай оказать важные услуги нескольким именитым окрестным баронам, ц это способствовало тому, что сын его Иоганн был принят в их домах.

Возможность вращаться среди блестящей титулованной молодежи, потомков древних рыцарских родов и наследников вполне современных доходных имений, с одной стороны, льстила молодому Иоганну Тирсту, а с другой— наглядно показывала, сколь он обделен судьбою.

Единственное, что ему оставалось, — это вспомнить старую мудрую пословицу: «Всяк своего счастья кузнец».

Иоганн Тирст принялся осторожно, но настойчиво ковать свое счастье. Как со временем выяснилось, настойчивости у него оказалось более, нежели осторожности.

Юные отпрыски баронских семей вздумали поиграть в высокую политику. В чем состоят задачи и цели затеянного ими «Союза юных и смелых немцев», никто из них ясно себе не представлял. На сборищах, которые проводились под видом охотничьих прогулок, много говорилось о древней тевтонской доблести и об исторических заслугах Ливонского ордена, о Балтийском море — как внутреннем, море Немецкой нации, и о великой Германии — владычице Европы.

Все сходились на одном: Прибалтика должна быть немецкой. Не успели только решить: будет ли она суверенным государством или же войдет в состав этой самой великой Германии.