Катрин Блюм

Эта дорога вначале проходит по лесу у Гондревиля на протяжении одного километра, потом срезает угол возле Ла-Круа-Бланш и, оставив слева дорогу на Крепи, делает небольшой изгиб перед карьерами у источника Прозрачной воды, низвергается в долину Восьен, выбирается из нее, почти по прямой линии доходит до Виллер-Котре, прорезает его под тупым углом и, выйдя с другой стороны городка к подножию горы Данплё, снова поворачивает, теперь уже под прямым углом, продолжая свой путь между лесом и равниной, где когда-то возвышалось прекрасное аббатство Сен-Дени, в развалинах которого я весело бегал ребенком; теперь от него остался только хорошенький сельский домик, побеленный, крытый шифером, украшенный зелеными ставнями, утопающий в цветах, в яблоневом саду и в трепещущей зелени осин.

Затем она решительно ныряет в чащу леса, пересекает его и выходит через два с половиной льё около почтовой станции под названием Верт-Фёй.

На протяжении этого долгого пути можно увидеть один-единственный дом, стоящий справа от дороги. Он был построен во времена Филиппа Эгалите для лесничего, и называли его тогда . И хотя прошло уже почти семьдесят лет с тех пор, как он вырос будто гриб у подножия огромных тенистых дубов и буков, дом по-прежнему сохраняет это название своей далекой юности, как стареющая кокетка, требующая, чтобы ее называли просто по имени.

Да почему бы и нет? Ведь Новый мост, построенный в 1577 году при Генрихе III архитектором Дюсерсо, все еще называют Новым!

Но вернемся к Новому дому, центру тех стремительно развернувшихся незамысловатых событий, о которых мы собираемся поведать, и познакомим с ним читателя, подробно описав его.

Новый дом стоит, если идти из Виллер-Котре в Суасон, почти сразу за Прыжком Оленя, местом, где дорога зажата меж двух склонов; оно называется так потому, что однажды во время охоты герцога Орлеанского — разумеется, Филиппа Эгалите: Луи Филипп, как известно, вовсе не был охотником — испуганный олень перепрыгнул с одного склона на другой, преодолев таким образом расстояние более чем в тридцать футов!

Вот в устье этого узкого прохода и видишь перед собой примерно в пятистах шагах Новый дом — трехэтажную постройку под черепичной крышей, в которой проделаны слуховые окна. На первом и втором этаже по два окна.

Окна эти расположены в стене, обращенной к западу, то есть в сторону Виллер-Котре, в то время как на фасаде, обращенном к северу, то есть на дорогу, находится дверь, ведущая в нижнюю залу, и окно, освещающее спальню последнего этажа.

Окно расположено точно над дверью.

В этом месте, как в Фермопилах, где едва могли разъехаться две колесницы, дорога сужается до ширины своей мощеной части, зажатая между домом с одной стороны и садом этого дома — с другой. Сад находится напротив дома, а не за домом и не рядом с ним, как это бывает обычно.

Дом выглядит по-разному в зависимости от времени года.

Весной, весь увитый зелеными лозами, словно одетый в легкое платье, он наслаждается апрельским солнцем. Кажется, он вышел из лесу, чтобы отдохнуть на краю дороги. Его окна, особенно одно из окон второго этажа, украшены левкоем, ромашками, кобеей и вьюнком, образующими зеленый занавес с серебристыми, сапфировыми и золотыми цветами. Над трубой прозрачной голубоватой струйкой, едва видимой в воздухе, поднимается дым. Справа от двери, возле дощатой будки, перегороженной надвое, расположились две собаки. Одна мирно спит, положив морду на вытянутые лапы, другая, вероятно хорошо выспавшись за ночь, важно восседает, щурясь на солнце. Вне всякого сомнения, обе собаки принадлежат к почтенной породе кривоногих бассетов — породе, которой выпала честь быть изображенной на картинах моего знаменитого друга Декана. Не подлежит сомнению также и то, что собаки эти разного пола: одну зовут Брехунья, а другую — Грубиян. Что касается этих кличек, то, понятно, их дали скорее для порядка, а не потому, что они были такими уж точными.

Летом все по-другому. Дом как бы погружен в послеобеденный сон: он сомкнул свои деревянные веки, и ни один луч света через них не проникает. Не дымит бездыханная труба. Открыта только дверь, выходящая на север — чтобы наблюдать за дорогой. Собаки либо сидят в конуре, в глубине которой их едва можно различить, либо лежат, вытянувшись вдоль стены, пользуясь прохладой тени и освежающим холодком камня.

Осенью зеленые лозы становятся багряными, зеленое весеннее платье окрашивается в теплые переливающиеся тона, свойственные старому бархату и атласу. Окна полуоткрыты, но на смену весенним цветам — левкоям и ромашкам — пришли многолетние астры и хризантемы. Из трубы снова вылетают белые клубы дыма, а пляшущий в очаге огонь, хотя и скрыт наполовину котелком с кипящим жарким или кастрюлей с тушащимся фрикасе из кролика, притягивает к себе путника, проходящего мимо двери.