Катрин и хранитель сокровищ

Между ними началась яростная, безмолвная, беспощадная борьба. Катрин дралась так, как будто от этого зависела ее жизнь. Она, как могла, экономила свои силы, переводя дыхание. Она была гибкой и увертливой, как угорь, но Арно был мужчиной в полном расцвете сил, тогда как она была только женщиной, ослабевшей от лишений и заключения. Она чувствовала, как силы медленно покидают ее, и знала, что не сможет долго сопротивляться. Ее длинные волосы разметались, обвив ее словно сетью. Арно схватил ее за руки и заломил их за спину. Катрин внезапно выдохлась. В этот момент Арно впился в нее губами, и ей стало трудно дышать. Она почувствовала себя ослабевшей, обмякшей и поняла, что сейчас потеряет сознание. Она старалась собраться с силами, но была слишком слаба. Она чувствовала, что он немного отодвинулся от нее, продолжая держать ее руки за спиной, и стал срывать с нее одежду. Она закрыла глаза, чтобы не видеть его, но слышала, как он тяжело дышит, словно человек, пробежавший большое расстояние. Его жесткие пальцы причиняли боль ее рукам, и она изогнулась, пытаясь освободиться, но вдруг он ласково погладил ее тело, вызвав в ней трепет. Он снова поцеловал ее, и Катрин почувствовала, как все старые демоны проснулись в ней требовательно и еще более жадно после долгого перерыва. Она все забыла: ненависть, злобу, приближающуюся смерть — и целиком отдалась ему. Она даже не заметила, что он отпустил ее руки и что она обняла его за шею. Он говорил теперь хриплым, почти неслышным голосом, Голосом человека, разговаривающего во сне. Касаясь губами ее лица, он шептал ласковые слова, смешанные с оскорблениями, прерываясь лишь для того, чтобы покрыть его поцелуями. Закрыв глаза и приоткрыв губы, она ничего не говорила, отдаваясь экстазу…

И случилось чудо, чудо вырвалось, как искра, высеченная двумя существами, созданными друг для друга навсегда. Катрин отдавалась так, как никогда до этого, и взамен получила наслаждение, которое изгладило все, минута которого стоила целой жизни…

Когда волна страсти отхлынула, оставив ее лежать на полу, усталой и неподвижной, Катрин почувствовала, что Арно уходит. Она открыла глаза и увидела, что он, спотыкаясь, идет к двери.

— Арно, — позвала она.

Он очень медленно, почти нехотя повернулся, открыл рот, чтобы что-то сказать, но не издал ни звука. Тогда она нежно прошептала:

— Теперь ты можешь идти, а я могу умереть с радостью. Я знаю теперь, что ты никогда, никогда меня не забудешь.

Хрипло вскрикнув, он толчком открыл дверь и исчез, оставив светильник. Катрин слышала, как его шаги удаляются по тюремным коридорам. Опасаясь, что солдаты могут войти и увидеть ее, она поспешно оделась, потом легла и заснула.

Когда один из стражников зашел, чтобы забрать светильник, то застал ее крепко спящей и на миг остановился, глядя на нее с открытым ртом:

— Чудеса! Спать вот так, когда тебя через несколько часов повесят! И ведь это всего лишь женщина! — поделился он с товарищем. — Смелая, должно быть!

Глава четырнадцатая. ЖАННА

Когда Арно выбежал из камеры Катрин, он и не подозревал о том, что огромная радость наполнила Катрин необыкновенной силой и что она теперь стала свободна от самое себя, свободна от мерзкого заточения и предстоящей казни, которая погрузит ее в небесное блаженство. Катрин изведала такое счастье за то короткое время, что больше не боялась смерти. Монах, который пришел исповедовать ее, увидел женщину, отрешенную от всего земного. Она слушала его слова о Боге с полуулыбкой, играющей на губах, чем вызвала недовольство доброго монаха. Питу в слезах подал ей самую лучшую еду, которую она давно уже не ела за эти месяцы: белый хлеб, свежее мясо и вино — караван с продовольствием пришел по воде днем раньше под личной охраной Девы.

— Когда я думаю, как Дева будет торжественно входить в город сегодня вечером, а ты не сможешь ее встретить… — добрый малый шмыгнул носом.

Катрин почувствовала, что тюремщик ее успокаивает.

Дева вряд ли имела для нее значение сейчас, когда она собиралась умирать, потому что она хотела умереть счастливой.

В этом странном безмятежном состоянии духа она оставалась и тогда, когда ее подняли около 8 часов вечера и посадили в повозку, обычно используемую для перевозки навоза. Монах уселся рядом с ней, а палач встал позади. Отряд лучников окружил столь странный кортеж, и он выехали из Шатле. Одетая в грубое платье, с уже накинутой на шею петлей, Катрин покачивалась в дребезжащей тряской повозке. Ее широко открытые глаза не мигая смотрели вдаль и были похожи на глаза слепого. Казалось, она уже не принадлежит земле.

Повозка пересекла птичий рынок, уже пустой в это время, и устремилась вниз по широкой улице Школяров. Эта всегда суматошная улица, с ее постоялыми дворами и ярко раскрашенными вывесками, всегда представляла для зевак настоящий спектакль, но этим вечером она была безлюдной. Дома были закрыты ставнями, а несколько прохожих настолько спешили, что едва ли заметили мрачную процессию. Один из стражников проворчал: