Спрятав кружку под черной пелериной, цыганка скрылась на лестнице. Катрин и доктор некоторое время неподвижно глядели друг на друга. Спустя минуту Абу подошел к молодой женщине и кончикам пальца коснулся ее глаз.
— Вы плакали, — заметил он. — И слезы вымыли горечь из вашего сердца. Вы снова обретете покой и мир… когда-нибудь.
— Я не верю в это! — закричала Катрин. — Как я смогу когда-нибудь забыть все это? Это так ужасно… так отвратительно несправедливо!
Абу-аль-Хайр пожал плечами и пошел к двери, но перед тем, как покинуть комнату, остановился.
— Время лечит скорбь, усмиряет ярость и подавляет ненависть; со временем прошлое перестает существовать.
6 апреля 1424 года, на заре, Катрин проведшая всю ночь в молитве, заняла место около узкого окна, выходящего на улицу. Небо было серым и облачным, мелкий дождик покрывал город, как вуаль. Несмотря на ранний час и плохую погоду, перед Обезьяньим домом уже собиралась толпа, охочая до обещанного ей кровавого зрелища. Молитвы очень помогли Катрин. В них она нашла утешение и спокойствие, которых так давно уже была лишена. Она молила Бога быть милостивым к человеку, чья тайна наконец была ей открыта, трагическая тайна, за которой было столько ужасного страдания. Открыв ей свое сердце, Гарэн завоевал также и ее привязанность. Ее тревожило только одно: выполнил ли тюремщик свое обещание?
Ее внимание привлекло внезапное возбуждение в толпе. К Обезьяньему дому приближался отряд лучников провоста с обоюдоострыми топориками на плечах и стальными шлемами на головах, по которым текли струйки дождя. Лучники как бы составляли эскорт стареющего, но все еще бодрого и сохранившего могучий вид человека, которого Катрин с содроганием узнала.
Это был Жозеф Блени, палач… Он пришел, чтобы заняться осужденным.
По мере того как эта маленькая зловещая группка исчезала в недрах Обезьяньего дома, сердце Катрин все тревожнее билось под ее черным шерстяным корсажем.
Она вдруг испугалась, что увидит Гарэна, выходящего из дома посреди когорты лучников, — живого! Перед зданием уже стояла огромная белая ломовая лошадь, волочащая за собой что — то вроде грубо сколоченной деревянной решетки. Это были салазки, к которым надлежало привязать осужденного, чтобы протащить его через город, и их появление было встречено в толпе гулом удовлетворения…
Прошло несколько минут, показавшихся Катрин вечностью. Она скорее почувствовала, чем увидела, что рядом с ней стоят Эрменгарда и Сара. Снаружи раздался ропот удивления, быстро перешедший в возмущенный рев.
Жозеф Блени снова появился перед домом, таща в руках длинное белое тело, полностью обнаженное, за исключением куска рваной материи, обвязанной вокруг бедер и сбросил это безжизненное тело на салазки. Это был Гарэн, и Катрин пришлось призвать на помощь все свои силы, чтобы не зарыдать в голос.
— Он мертв, — сказала Сара сзади нее.
Да, то, что палач так тщательно привязывал к салазкам было только трупом — толпа не ошиблась. Это и вызвало в ней ярость и разочарование. Мало интересного было в том, чтобы видеть, как вешают мертвое тело…
Три женщины медленно перекрестились. Вдруг Сара вздрогнула.
— О! Смотрите! — закричала она, указывая на вход в Обезьяний дом. Два лучника только вышли оттуда, неся на руках большое безжизненное тело человека, в котором Катрин, к своему изумлению, узнала тюремщика Руссо. Она моментально поняла, что случилось. Руссо, как и обещал, дал Гарэну отравленное вино, но из жадности не смог отказаться от того, чтобы попробовать его самому. Он дорого заплатил за свое обжорство.
— Он тоже мертв, — сказала Катрин.
И услышала, как где-то за ее спиной Абу-аль-Хайр тихо сказал:
— Что ж, тем лучше. Теперь мы знаем, что он не заговорит.
Но Катрин не слушала. Она следила за Жозефом Блени. Палач кончил привязывать тело к салазкам и, взяв в руку поводья, огрел лошадь кнутом. Та двинулась вперед, и толпа расступилась, освобождая ей путь. Салазки затряслись и поехали по жирной дорожной грязи; бледное тело начало покрываться брызгами и пятнами грязи. С концов салазок свисали ноги и голова.
Внезапно дождь усилился, и все цвета и очертания размылись, утратив четкость. Катрин, стоя у окна, сквозь туман слез смотрела, как труп государственного казначея, хранителя сокровищ, которого каприз соединил с нею и которого смерть освободила от его безнадежной любви, уносится от нее под насмешки и оскорбления толпы.
Часть II. ЖАННА. 1428 г.
Глава десятая. МИССИЯ ЯНА ВАН ЭЙКА
Стояла осень, и старые деревья со свисающими над черной водой канала ветвями были покрыты золотом и багрянцем. Солнечные лучи ласкали остроконечные крыши и разноцветные фронтоны домов в Брюгге. Несмотря на солнце, было прохладно и все окна были закрыты. Над каждой трубой вился дымок, бледно-серые завитки его таяли, достигая облаков, плывущих по бледно-голубому небу. Резкий ветер срывал с деревьев листья и разбрасывал их по темной воде. Приближалось зимнее безмолвие…