Катриона

– В первый раз слышу об этом, – продолжал он, пожимая плечами. – Прислуга, верно, забыла о вас. Но вы наконец дождались, я – Престонгрэндж.

С этими словами он вышел в соседнюю комнату. И я по его знаку последовал за ним. Он зажег свечу и сел у письменного стола. Комната была большая, продолговатая, вся уставленная книгами вдоль стен. При слабом пламени свечи ясно выделялась красивая фигура и мужественное лицо адвоката. Однако лицо его было красным, а глаза влажными и блестящими. Он слегка пошатывался, прежде чем сел. Без сомнения, он хорошо поужинал, хотя вполне владел своими мыслями и словами.

– Ну, сэр, садитесь, – сказал он, – и покажите мне письмо Пильрига.

Он небрежно посмотрел начало, поднял глаза и поклонился, когда дошел до моего имени. При последних словах внимание его, однако, удвоилось, и я уверен, что он перечел их дважды. Можете себе представить, как билось мое сердце: ведь теперь Рубикон был перейден и я находился на поле сражения.

– Очень рад познакомиться с вами, мистер Бальфур, – сказал он, окончив чтение. – Позвольте предложить вам стаканчик кларета.

– Осмелюсь заметить, милорд, что вряд ли это будет хорошо для меня, – заметил я. – Как видите из письма, я пришел по довольно важному делу, а я не привык к вину, и оно может дурно повлиять на меня.

– Вам лучше знать, – сказал он. – Но если позволите, я сам не прочь выпить бутылочку.

Он позвонил, и, как по сигналу, явился лакей с вином и стаканами.

– Вы решительно не хотите составить мне компанию? – спросил адвокат. – В таком случае пью за наше знакомство! Чем могу служить вам?

– Мне, может быть, следует начать с того, милорд, что я пришел сюда по вашему собственному настоятельному приглашению, – сказал я.

– У вас есть передо мной некоторое преимущество, – отвечал он, – должен сознаться, что до этого вечера я не слыхал о вас.

– Совершенно верно, милорд. Мое имя вам действительно незнакомо, – сказал я. – А между тем вы уже довольно давно желаете познакомиться со мной и даже заявили об этом публично.

– Мне бы хотелось получить от вас некоторое разъяснение, – возразил он.

– Не послужит ли вам некоторым разъяснением, – сказал я, – то, что если бы я желал шутить – а я вовсе не расположен это делать, – я, кажется, имел бы право требовать от вас двести фунтов.

– В каком это смысле? – спросил он.

– В смысле награды, объявленной за мою поимку, – ответил я.

Он сразу поставил стакан и выпрямился на стуле, на котором сидел развалившись.

– Как мне понимать это? – спросил он.

– «Высокий, здоровый, безбородый юноша, лет восемнадцати, – процитировал я, – с лоулэндским произношением».

– Я узнаю эти слова, – сказал он. – И если вы явились сюда с неуместным намерением позабавиться, то они могут оказаться гибельными для вас.

– У меня совершенно серьезное намерение, – отвечал я, – и вы отлично меня поняли. Я – молодой человек, который разговаривал с Гленуром перед тем, как тот был убит.

– Могу только предположить, видя вас здесь, что вы хотите убедить нас в своей невиновности, – сказал он.

– Вы сделали совершенно правильное заключение, – согласился я. – Я верный подданный короля Георга, иначе не пришел бы сюда, в логово льва.

– Очень этому рад, – заметил он. – Это такое ужасное преступление, мистер Бальфур, что нельзя допустить и мысли о возможности снисхождения. Кровь была пролита варварским образом и людьми, о которых всем известно, что они враждебно настроены против его величества и наших законов. Я придаю этому очень большое значение и настаиваю на том, что преступление направлено лично против его величества.

– К сожалению, милорд, – несколько сухо прибавил я, – считается, что оно направлено лично против еще одного важного лица, которое я не хочу называть.

– Если вы этими словами желаете на что-нибудь намекнуть, то должен заметить, что считаю их неуместными в устах верного подданного. И если бы они были произнесены публично, я счел бы своим долгом обратить на них внимание, – сказал он. – Мне кажется, что вы не сознаете опасности своего положения, иначе были бы осторожнее и не усугубляли бы ее, бросая тень на правосудие. В нашей стране и в моих скромных возможностях правосудие нелицеприятно.

– Вы слишком многое приписываете мне, милорд, – сказал я. – Я только повторяю общую молву, которую слышал везде по пути от людей самых различных убеждений.