Катриона

– Нет, нет, – сказал я, – сегодня в особенности мне совсем не улыбается ехать на Томсоновой кобыле.[8]

Так как Дойг говорил с сильным акцептом, то и я, подражая ему, отвечал более простонародным языком, чем это было мне свойственно, и гораздо грубее, чем написано здесь. Тем более я был пристыжен, когда услышал сзади себя чей-то голос, который продекламировал отрывок из баллады:

Седлайте же мне вороного коня,

Седлайте, седлайте скорее!

Умчусь я на нем по прямому пути

К девице, что всех мне милее!

Когда я оглянулся, то увидел молодую леди, которая стояла передо мной, спрятав руку в складках своего утреннего платья, точно не желая подать ее мне. Но я не мог не заметить, что она смотрела на меня благосклонно.

– Приветствую вас, мисс Грант, – сказал я, поклонившись.

– И вас тоже, мистер Давид, – отвечала она, низко приседая. – Прошу вас, вспомните старую поговорку, что еда и литургия никогда не мешают. Литургии я не могу предложить вам, так как все мы добрые протестанты, но на еде настаиваю. Может случиться, что у меня найдется для вас нечто, из-за чего бы стоило остаться.

– Мисс Грант, – сказал я, – мне кажется, что я и так уже обязан вам за несколько добрых слов, написанных на бумажке без подписи.

– Без подписи? – спросила она, и на ее красивом лице появилась забавная гримаска, точно она старалась припомнить что-то.

– Если только я не ошибаюсь, – продолжал я. – Но у нас, во всяком случае, будет время поговорить об этом благодаря доброте вашего отца, который на некоторое время приглашает меня к себе. Однако в настоящую минуту дурак просит вас дать ему свободу.

– Вы даете себе нелестное название, – сказала она.

– Мистер Дойг и я рады бы были и не такому под вашим остроумным пером, – сказал я.

– Мне еще раз приходится удивляться скромности всех мужчин, – возразила она. – Но если вы не хотите есть, то уезжайте сейчас же. Вы вернетесь очень скоро, так как едете совершенно напрасно. Уезжайте, мистер Давид, – продолжала она, отворяя дверь.

На доброго быстро вскочил он коня,

В ворота помчался скорее,

Без отдыха ехал и всюду искал

Девицу, что ему всех милее.

Я не стал ждать второго приглашения и по дороге в Дин оправдал цитату мисс Грант.

Старая леди Аллардейс гуляла в саду одна, в своей шляпе и в своем обычном платье, опираясь на палку черного дерева с серебряным набалдашником. Когда я слез с лошади и подошел к ней с приветствием, я увидел, как кровь прилила ей к лицу, и она подняла голову с видом императрицы.

– Что привело вас к моему бедному порогу? – воскликнула она, произнося слова в нос. – Я не могу впустить вас в дом. Все мужчины в моей семье умерли: у меня нет ни сына, ни мужа, которые могли бы охранять мою дверь. Всякий бродяга может схватить меня за бороду, а борода у меня действительно есть, и это хуже всего, – прибавила она точно про себя.

Такой прием совершенно огорошил меня, а последнее замечание, похожее на бред сумасшедшей, почти лишило дара слова.

– Я вижу, что возбудил ваше неудовольствие, миледи, – сказал я. – Но все же беру на себя – смелость осведомиться о мисс Друммонд.

Она взглянула на меня горящими глазами. Губы ее были крепко сжаты, образуя множество складок, а рука, опиравшаяся на палку, дрожала.

– Это мне больше всего нравится! – воскликнула она. – Вы же еще приходите спрашивать о ней? Видит бог, я бы сама желала это знать!

– Так она не здесь? – воскликнул я. Она закинула голову, сделала шаг вперед и так закричала на меня, что я тотчас же отступил.

– Ах вы проклятый лгун! – воскликнула она. – Как, вы еще приходите спрашивать меня? Она в тюрьме, куда вы посадили ее, вот она где! И подумать только, что из всех мужчин, которых я когда-либо видела, это сделали именно вы! Ах вы мерзавец! Если бы в моей семье был хоть один мужчина, он отколотил бы вас хорошенько.

Я подумал, что лучше не оставаться дольше на этом месте, так как возбуждение ее все усиливалось. Когда я повернулся, чтобы подойти к лошади, она последовала за мной. Я не стыжусь признаться, что уехал, держа одну ногу в стремени, тогда как другая еще искала его.

Я не имел возможности продолжать поиски Катрионы, и мне не оставалось ничего другого, как вернуться к адвокату. Меня очень любезно приняли все четыре леди, которые теперь собрались вместе. Они потребовали, чтобы я им подробно рассказал о Престонгрэндже и о том, что творилось в западных провинциях, в то время как молодая леди, с которой я желал остаться наедине, насмешливо глядела на меня и, казалось, находила удовольствие в моем нетерпении. Наконец, когда я позавтракал с ними и уже готов был в присутствии тетки умолять ее дать мне объяснение, она подошла к клавикордам и, наигрывая мотив, пропела на высоких нотах:

Когда ты мог иметь – не брал.

Когда захочешь – не получишь.