Читаем Кацап полностью

Вскоре началась война с фашистской Германией, и жизнь в лагере резко поменялась. Контингент заключённых значительно увеличился, хлопот прибавилось. Головное начальство требовало постоянного повышения выработки шахтёров, не представляя себе тех условий, в которых приходилось трудиться зекам. Чтобы не попасть в немилость, пришлось изворачиваться наизнанку, напрягать воров, на которых лежала обязанность контроля за работой шахтёров. Блатные ничего за просто так не делали, они тут же потребовали от него дополнительную жрачку. А где её взять, если на продовольственных складах за несколько месяцев после начала войны все мыши удавились? Пришлось урезать у политических, чтобы добавить пайку блатной верхушке.

Снабжение продуктами питания с каждым месяцем становилось всё хуже и хуже, и, наконец, весной 1942 года стало совсем никудышным. Начался настоящий голодомор. Узники начали дохнуть, как мухи с приходом холодов. Правда, смерть заключённых не удручала Карачуна и не вызывала никаких эмоций в его чёрствой душе. Он воспринимал кончину узников, как неизбежность потерь при скудном питании, и с удивительным хладнокровием вёл мрачную лагерную статистику.

В первых числах марта зароптали офицеры и старшины, его верные и преданные помощники. Руководство лагерей снизило пайковую норму сотрудников на четверть, а большинство из них были семейными, у них были ребятишки. Нужно было срочно что-то предпринимать.

И тут, как чёрт из табакерки, подвернулся Кацапов. Как будто сам товарищ Берия подогнал его к нему в качестве подарка. Таёжный мужик умел делать всё, что придётся, не требуя при этом ничего взамен.

Пять месяцев приглядывался Карачун к этому заключённому, проверял и перепроверял на прочность. Умышленно бросил его на растерзание к обречённым на верную гибель заключённым, как ягнёнка в стаю голодных волков. Но и там Кацапов, к большому удивлению, выдержал испытание, вышел сухим из воды. Он не только урезонил головорезов и отморозков, которые дважды затевали бузу, и даже пытались посадить его на нож, но навёл порядок и жёсткую дисциплину. Кацапов оказался хватким и смекалистым мужиком, а главное, не из робкого десятка и умел держать язык за зубами.

«Кум» самолично отвез Кацапова в пустующее жилище умершего старовера, снабдив его всем необходимым для проживания и промысла. Оставляя Александра одного на берегу Печоры, уже садясь в дрожки, Карачун сказал на прощание с тягостным вздохом:

— Раз Родина не в состоянии прокормить преданных ей служак, значит, мы, верные псы отечества будем самостоятельно добывать пропитание. Ты уж, Кацапов, не подведи меня.

Первые дни «отпуска» прошли в приятных хлопотах. Александр навёл порядок в избушке, отремонтировал рассохшуюся лодку, подготовил рыболовные снасти, почистил ружьё, запарил вересом бочки для солений, обследовал прилегающую тайгу.

Ему не верилось, что он находится на свободе и не ограничен в поступках и передвижениях. Можно бесконечно долго сидеть без дела, уставившись в небо, и наслаждаться покоем одиночества. А можно было действовать по собственному усмотрению, как заблагорассудится голове, не опасаясь окриков конвойных или пьяных выкрутасов ошалевших сотрудников лагеря.

Потом, после недели хмельной эйфории, в голове забрезжило отрезвление. Александр всё чаще стал задумываться над сложившимся положением. Ведь та свобода, которую ему предоставил «кум», была не вечной. Как только закончится лето, он наготовит мяса и рыбы (надо полагать, не для себя!) и вернётся обратно в лагерь. Что ожидает его в дальнейшем? Какие зигзаги выстроит для него лагерная жизнь? Опять шахта, опять рабский труд в забое? Впереди ещё три с половиной года каторжного труда. Выдержит ли он такое испытание? Многие осужденные, с кем ему довелось махать киркой в забое, уже нашли упокоение на безымянном погосте по другую сторону колючей проволоки. Неужели и его ждёт такая же печальная участь? Что если поговорить с хозяином, прояснить свой оставшийся срок? Не прибьёт же он, в конце концов, зека-работягу за простой житейский вопрос?

Карачун, не посвящая никого из своих помощников об отправке Кацапова на Печору, принял решение, что будет сам навещать его по выходным. К его приезду Александр обязан был подготовить охотничьи и рыбацкие трофеи.

Отремонтировав развалившуюся лодку за два дня, Кацапов уже на третью ночь вышел с острогой бить крупную рыбу. Удача сопутствовала ему с первого раза — две полупудовые щуки и три пятикилограммовых налима. В установленный в заводи вентерь набилось около ведра мелочи. Большую часть рыбёшки он тут же натёр солью и сложил в ведро, чтобы через несколько дней вывесить вялиться. Из нескольких подъязков сварил для себя уху.

Карачун заявился на заимку только через две недели. Видимо рассудил, что его подопечный, приводя в порядок ветхое хозяйство и осваиваясь на новом месте, вряд ли сможет что-либо добыть до первого выходного.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Оптимистка (ЛП)
Оптимистка (ЛП)

Секреты. Они есть у каждого. Большие и маленькие. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит. Жизнь Кейт Седжвик никак нельзя назвать обычной. Она пережила тяжелые испытания и трагедию, но не смотря на это сохранила веселость и жизнерадостность. (Вот почему лучший друг Гас называет ее Оптимисткой). Кейт - волевая, забавная, умная и музыкально одаренная девушка. Она никогда не верила в любовь. Поэтому, когда Кейт покидает Сан Диего для учебы в колледже, в маленьком городке Грант в Миннесоте, меньше всего она ожидает влюбиться в Келлера Бэнкса. Их тянет друг к другу. Но у обоих есть причины сопротивляться этому. У обоих есть секреты. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит.

Ким Холден , КНИГОЗАВИСИМЫЕ Группа , Холден Ким

Современные любовные романы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее