Катушка синих ниток

Он жил в районе мельниц, к северу от вокзала, – довольно далеко к северу, говоря правду. И теперь срезал к улице Сент-Пол и словно бы вразвалку потрусил между двумя рядами тускло освещенных домов, время от времени наклоняясь вперед и протирая ветровое стекло, запотевавшее от его дыхания. Наконец миновал Пенн-стейшн и повернул направо, на улочку, идущую вдоль внушительных колонн здания вокзала. Линии он заметил сразу – она стояла там одна, испуганная, бледная, и нервно вертела головой. Но Джуниор не остановился. Почти не сознавая, что делает, он прибавил скорость, еще раз свернул направо, на Чарльз-стрит, и направился обратно домой. Однако в середине первого же квартала представил, как при встрече разгладился бы ее лоб, как она сразу успокоилась бы и каким бывалым и опытным он представился ей, подъехав в своем красном «эссексе». Развернулся, опять проехал вдоль колонн и на этот раз подкатил к стоянке. Медленно затормозил, сидел и смотрел на Линии. Та подхватила картонный чемодан и торопливо открыла дверцу машины.

– Ты уже проезжал мимо меня? – едва сев, спросила она возмущенно.

Вот так. Раз! – и он мигом лишился всех преимуществ.

– Я уже собирался спать, – произнес он почему-то жалобно. – Я ужасно сонный.

– Ой, бедный Джуни, прости. – Она перегнулась через чемодан и поцеловала его. Губы были теплые, но пахло от нее морозом. И еще, смутно, чем-то, для него прочно связанным с домом, вроде как жареным беконом. Настроение вдруг упало.

Но потом он запустил двигатель, стал переключать передачи и вновь обрел контроль над собой.

– Не понимаю, зачем ты приехала, – сказал он.

– Не понимаешь, зачем я приехала? – эхом повторила она.

– И не знаю, куда тебя девать. У меня нет денег тебе на гостиницу. Или, может, у тебя есть?

Если и были, она не призналась в этом.

– Отвези меня к себе домой. – Линии как будто требовала.

– Нет уж. Моя хозяйка сдает комнаты только мужчинам.

– Проведи тайком.

– Что? Провести тайком в свою комнату?

Она кивнула.

– Да ни за что, – бросил он.

Но продолжал ехать к пансиону, поскольку не представлял, что еще делать.

Они достигли перекрестка. Он нажал на тормоз и повернулся к ней. Почти пять лет минуло, а она нисколько не изменилась, вполне можно принять за тринадцатилетнюю. Кожа на лице натянута все так же сильно, как будто ее маловато, не хватает, губы бесцветные, тонкие. Точно ее заморозили в тот день, когда он уехал. И почему он считал ее симпатичной? Линии, очевидно, не сумела прочитать его мысли, потому что улыбнулась, глянула исподлобья и сообщила:

– На мне туфли, которые тебе так нравятся.

Это еще какие? Он не помнил никаких туфель. Посмотрел на ее ноги: темные лодочки на высоких каблуках и с ремешком, большие и неуклюжие, лодыжки в них кажутся тоненькими, как стебельки клевера.

– Как ты узнала, где я живу?

Она перестала улыбаться. Села прямее, поставила свою большую сумку на самый краешек колен.

– В общем. – Она резко кивнула по своей старой привычке, о которой он позабыл. Жест говорил: «К делу». Или: «Слушай сюда». – Четыре дня назад, – сказала она, – мне исполнилось восемнадцать.

– Поздравляю, – скучно отозвался он.

– Восемнадцать, Джуни! Совершеннолетие!

– Совершеннолетие – двадцать один, – поправил он.

– Ну, чтобы голосовать, да… Но я давным-давно собрала чемодан и накопила денег. Заработала: каждую осень с твоего отъезда собирала галакс[44]. Правда, помалкивала обо всем до восемнадцати, а то вдруг бы помешали. А назавтра после дня рождения попросила Марту Моффет отвезти меня на лесосклад в Перривилле и там у ребят спросила, куда ты уехал.

– Прямо у всей толпы?

Она снова кивнула.

Он живо представил, что они подумали.

– И один парень сказал, что ты, видать, уехал на север. Он вспомнил, как ты однажды спрашивал, не знает ли кто, куда делся плотник, которого вы все звали Беда, потому что его фамилия Бедль. И тебе сказали, что Беда уехал в Балтимор. Получается, и ты туда отправился работу искать. Тогда я и попросила Марту отвезти меня в Маунтин-Сити, а там купила билет в Балтимор.

Джуниору вспомнились мультфильмы, где Боско или еще кто-нибудь делает шаг с обрыва и сначала даже не понимает, что висит в воздухе. Неужто Линии не сознавала, как это рискованно? Он давно мог переехать. Перебраться, например, в Чикаго или вообще во Францию, в Париж.

И тут, совершенно без оснований, он показался себе полным неудачником: столько лет прошло, а он все еще здесь. А Линии к тому же заранее знала, что с ним иначе и не будет.

– Марта Моффет теперь Шафорд, – говорила Линии. – Ты слышал, она замуж вышла? За Томми Шафорда. А Мэри Моффет до сих пор одинокая, и ее это прямо убивает, сразу видать. Вечно срывается на Марту по всякой ерунде. Но они, правда, никогда не ладили, а навроде должны бы.

– Вроде бы, – поправил он.

– Чего?

Он сдался.

Они ехали через центр, где дома лепились один к другому и светили уличные фонари, но Линии почти не смотрела в окно. Он думал, что вид города произведет на нее больше впечатление.