Поляки же повели себя с запредельным, обескураживающим цинизмом, превосходившим, пожалуй, даже цинизм Геббельса: министр пропаганды Третьего Рейха позволял себе «маленькие шалости» только по отношению к врагам. У такого поведения, конечно же, есть причины, и не только в национальном характере — хотя и в национальном характере тоже. Возможно, именно особенности менталитета польской элиты объясняют тот непонятный факт, что в СССР офицеров польской армии продолжали держать в лагерях и после окончания германо-польской войны, хотя формально их могли бы и освободить. Ситуация там сложилась весьма двусмысленная… Впрочем, давайте по порядку.
Глава 6
Почему рассердился Сталин
— У тебя организм нормально реагирует на укус осы?
— Нет, он начинает ругаться матом.
Первыми на сообщение немецкого радио о Катыни откликнулись наши — и это закономерно: всё-таки немцы наезжали на советское правительство, а в Кремле точно знали, что оное правительство делало и чего оно не делало, Да и о беспределе, творившемся на оккупированных территориях, у нас было известно ещё с 1941 года. Так что для советского руководства это была задачка с одним неизвестным.
Вторыми, 16 апреля, откликнулись лондонские поляки — эмигрантское правительство Сикорского. Именно этим днём датировано коммюнике министра национальной обороны Мариана Кукеля. На следующий день, 17 апреля, последовало заявление польского правительства в изгнании и обращение к Международному Красному Кресту с просьбой расследовать дело о катынских трупах. А 25 апреля отношения СССР с эмигрантским правительством Польши были разорваны. Как Рузвельт, так и Черчилль пытались «успокоить» Сталина, но из этого ничего не вышло.
Почему такая неадекватная реакция — ведь от поляков поступила всего лишь просьба о расследовании?
И была ли эта реакция неадекватной?
К вопросу о количестве неизвестных
Коммюнике польского министра обороны обозначено в советском переводе немецкого «официального материала», где приводятся выдержки из него, словом «донос». Что-то в этом есть. Именно данный документ снабдил немцев ценными сведениями из области советско-польских отношений — не то чтобы секретных, но не подлежащих оглашению перед немцами — эти сведения помогли им сформулировать свою версию. Собственно, факты, полученные немцами от польских эмигрантов, — единственные непротиворечивые данные, имеющиеся в «официальном материале».
Итак, что же там говорится? И есть ли что-то такое, что могло всерьёз рассердить советское правительство?