Катынский детектив

64. Первый П. К. Сопруненко — генерал-майор в отставке, бывший начальник Управления по делам военнопленных и интернированных. На момент допроса он выглядел так: «Теперь это 83-летний старик, перенёсший операцию на желудке и не покидающий свою квартиру на Садовом кольце… Сопруненко тяжело сидеть, он то и дело меняет позу, откидывается на подушки». Добавим от себя немаловажный факт с учётом тех примеров работы следователей Генеральной прокуратуры, которые мы описали выше, — у него дочери и ему явно не хочется, чтобы они переехали с Садового кольца за 101-й километр навсегда или в следственный изолятор месяцев на девять за «укрытие» преступлений.

Следователям требовалось, чтобы Сопруненко признался, что приказ расстрелять пленных дал Сталин, но лёгкого признания не получалось. Вот уже «призналась» дочь: «Это сам Сталин… Отец видел приказ с его подписью». А отец ещё долго не «признавался», пока настойчивые специалисты не добились своего: «Однако Сопруненко, вконец измучив следователей, всё же начал говорить».

Так, понятно, ну что же он сказал?

Если отбросить в сторону всё, что Елин домыслил от себя, то сказал он следующее: «…что заместитель Берии Кабулов в марте провёл в НКВД совещание, на котором присутствовало человек 8-12.

— Нам дали по очереди прочитать письмо… Это было постановление Политбюро за подписью Сталина. Я помню слово “расстрелять”».

Ну что же, давайте оценим правдивость этого показания. Ведь оно должно быть логически связано со всеми остальными надёжными фактами, со всем тем, что мы знаем и о пленных, и о той эпохе.

65. Во-первых. Сопруненко не мог видеть никаких бумаг с таким решением, он не мог знать о том, что пленные расстреляны, иначе это обязательно сказалось бы на стиле и содержании всех последующих подписанных им документов. Поясню.

Когда осенью 1941 года Сталин начал разыскивать пленных офицеров, то в первую очередь вопросы поступали именно к Сопруненко, он становился виноватым. В это время он пишет несколько справок с грифом «совершенно секретно» и в них совершенно спокойно, без каких-либо попыток оправдаться, пишет, что пленные «убыли в УНКВД». Если бы он знал, что они расстреляны, то он автоматически, чтобы снять с себя ответственность, написал бы что-либо типа «По указанию политбюро» или «По указанию тов. Берии» и т.д. — попытался бы показать, что лично он в этом деле не замешан. Смотрите, вот он в плане розыска пленных пишет «Справку» о передаче части пленных немцам в октябре-ноябре 1939 года. Мало того, что он начинает её словами «В соответствии с постановлением СНК Союза ССР № 1691-415 от 14 октября 1939 г…», но и заканчивает её словами: «…Все принятые были отпущены по домам (и польские офицеры в числе 13 757 принятых от немцев пленных — Ю.М.). Переговоры о порядке обмена вёл тов. Потёмкин (НКИД) с быв. немецким послом в СССР. Решением правительства, работа по обмену пленных была возложена на военное командование. На Управление по делам о военнопленных возлагалась доставка эшелонов с военнопленными к обменным пунктам». Вы видите у Сопруненко сомнения — а не будут ли сейчас наказывать за то, что в 1939 году пленных передали немцам? И он тут же указывает на виноватых — СНК, военное командование и Потёмкин, — а свою роль сводит к чисто технической — «я тут не причём».

То, что он не делает подобного, отчитываясь о пленных, отправленных в УНКВД областей, свидетельствует о том, что в отношении их жизни у него нет ни малейшего сомнения.

66. Во-вторых. Это журналисту Елину можно писать, что пленные, прошедшие через Особое совещание, попали «на конвейер смерти». Сопруненко не дурак, он знал, что пленные готовились на Особом совещании, следовательно, знал, что они живы.

67. В-третьих. Он был слишком мелкой пешкой в государстве, чтобы ему показали решение Политбюро. В марте он был только майором армии, звание капитана Госбезопасности ему присвоили позже. Более того, его ведомство, все его подчинённые не имели никакого отношения к «расстрелу», будь действительно такой приказ Сталина, он бы не только его не видел, он бы даже случайно о нём не узнал.

Несколько другой пример. В начале 50-х годов МГБ раскрыло «шпионский центр» в Еврейском антифашистском комитете. Материалы уголовного дела докладывались на Политбюро три раза, член Политбюро Шкирятов выезжал в тюрьму и лично один на один переговорил со всеми подозреваемыми (все они подтвердили ему свой шпионаж). В результате Политбюро приняло решение судить изменников военным трибуналом и расстрелять. МГБ передало дело в военный трибунал, но решение Политбюро трибуналу не было показано. Генерал-лейтенант Чепцов — председатель трибунала — два месяца обивал пороги всех кабинетов, пытаясь узнать — правда ли, что Политбюро решило расстрелять? Он был у членов Политбюро Шкирятова и Маленкова, они ему подтвердили это решение, но самого решения ему, генерал-лейтенанту и председателю трибунала, никто не показал.