Каурай. От заката до рассвета. Часть 2

— Помню, — хихикнул Зяблик. — Веселая тогда пирушка у нас вышла!

— Ну вот…

— Только тогда ты со всякой швалью разбойничьей не знался! — выплюнул Зяблик. — Объясни, почему у тебя за спиной эти рожи трутся, один висельник лучше другого, и тогда…

Каурай знал, чем это закончится. Тем оно и закончилось — пальбой.

Место, где засели казаки во главе с Зябликом, заискрилось и взорвалось пламенем. Ранко с остальными согнулись в седлах, пытаясь сдержать перепуганных коней, но те словно взбесились от стрекотни пищальных выстрелов. Атаманцы пальнули в ответ, и на пару мгновений, одноглазый вообще перестал понимать где свои, а где чужие. Вернее, где те, кто пытается его убить, а кто все еще раздумывает, не сунуть ли ему в бок немного стали.

Под свист пуль, стрел и ржание лошадей он подстегнул Красотку галопом прорываться сквозь дымную пелену, на скаку выхватывая саблю. Однако не добежав до казаков пары десятков шагов, Красотка взвилась на дыбы, когда перед ней хлопнул еще один выстрел, и сбросила одноглазого на землю, под копыта атакующей атаманской сотни. Каурай больно ударился о землю, сгруппировался и откатился в сторону, на какой-то палец разминувшись с копытом, готовящимся размозжить ему череп. В следующее мгновение его незадачливая скакунья словила болт и рухнула на бок, по счастью не раздавив своего наездника. Несколько лошадей пронеслись мимо, окатив одноглазого ледяной волной, и вся ватага врезалась в группу казаков, которые пытались вяло отстреливаться из арбалетов. К счастью большая часть отряда не стала нестись в общую кучу, а принялась обходить опасный участок, надеясь ударить по казакам с боков. Все смешалось, взвился лязг стали, перемежаясь криками и грохотом.

Схватка кончилась так же скоро, как и началась, и к тому моменту, когда ругающийся Каурай с раненой Красоткой на поводу добрел до места стычки, сопротивление людей Зяблика было подавлено. Сам рябой казак лежал в кровавой луже, с рассеченной до основания шеей. Его соратники пытались отбиваться, но и их скоро загнали в угол и быстро перестреляли из луков. Последним, кто рухнул на землю со стрелами, торчащими из груди, был Молчун. Умирая, он так и не проронил ни словечка.

Ранко с Боженой сидели в седле и молча наблюдали за резней со стороны. По рукаву атамана растекалось мокрое багровое пятно. Когда одноглазый подошел к ним, Божена торопливо распарывала ткань рубахи и что-то горячо шептала над раной. Ранко не мешал ей, а, слегка морщась от боли, наблюдал за ее работой с какой-то участливой теплотой.

Одноглазого он поприветствовал кивком головы:

— Херово вышло… Я хотел заставить их сдаться. Живой?

— Более чем, — пробурчал Каурай, поглаживая отбитый бок. Эх, была бы тут Хель или кто другой из ведуний… — Только лошадь едва не сгубил.

— Возьми себе другую. Вон их сколько бегает. А эта твоя уж больно впечатлительная особа.

— Нет, спасибо. Мы уже набегались.

— Серьезно? Не хочешь поучаствовать в веселье?

— Очень хочу, но боюсь твоих людей я смущаю. Видел какими глазами они на меня смотрят?

— А ты чего ожидал? Взаимной влюбленности?

— Я привык к косым взглядам. А вот твой авторитет страдает. К тому же, в последний раз стычка с таборщиками не закончилась ничем хорошим. Что они, что люди коляды жаждут моей крови.

— Когда мы возьмем острог, все будет по-другому, — уверенно проговорил Ранко. — Плевать мне на авторитет, плевать на законы таборщиков! Пан или пропал. А ты, одноглазый, поедешь со мной! У нас есть дело, забыл? У твоей кобылы только легкий испуг и заноза в боку, переживет! Взбирайся в седло и хватит разговоров. Нам повезло — люди Коляды уже знают, что мы здесь. Пока мы мило болтали с Зябликом, они ударили его людям в спину, оттого они и начали палить почем зря.

— Ага. Все еще надеешься возглавить штурм?

— Зачем же еще я приехал сюда? — сверкнул зубами Ранко и поморщился, когда Божена оставила его рану. На месте рассеченной пулей плоти осталось скромное темное пятно. — Взять острог и забрать голову Шкуродера. Нет. Две головы. Его и Коляды.

— Это действительно так важно для тебя? Если отбросить казацкую удаль и жажду… свободы.

— Непременно. Меня со Шкуродером связывает один неоплаченный должок. И этой ночью я собираюсь добиться оплаты.

Атаманцы наскоро перевязали раны и взгромоздились на лошадей. До лагеря колядников доехали без приключений, но и приятного было мало. Подступы к крепости были завалены телами, выжжены огнем и утыканы стрелами, словно ковром. Вокруг трупов уже носились полчища мух, грязно бряхались собаки, несло падалью. Гнилью. Каурай выругался — скоро тут будет не продохнуть от падальщиков. А если повезет, то пожалуют и его старые знакомые.

Но к такой встрече он был явно не готов.

Краем глаза Каурай завидел цепочки вооруженных колядников, разодетых в свои обычные вылинявшие шубы и рогатые шлемы. Поежился и поглубже натянул капюшон — не хватало еще, чтобы они узнали его. По крайней мере сразу.