Каузальный ангел

Жозефина. Я служил ей, еще на Земле, это я знаю наверняка. Она открыла мне дверь. Я собирал для нее Основателей. Было время, когда ради ее улыбки я был готов на все. Нет. Я освободился от нее. И поэтому переселился на Марс. И это было лучшее, что я когда-либо сделал.

И худшее.

Я прогоняю воспоминания. Даю возможность метасущности утихомирить бурю в моей голове, сделать разум холодным и гладким, как пустыня дикого кода.

– Это не тот ответ, какой я хотел бы получить, – медленно произношу я. – Я хочу знать как, а не что. Я хочу, чтобы вы мне показали.

– Мы уже говорили тебе, – отвечает Принцесса. – Ты должен сам все вспомнить.

– Но я не помню. Это одна из тайн, стертых, когда меня поймали…

Деревянная маска Принцессы улыбается.

– Другой я, – вдруг осеняет меня. – Матчек упоминал другого меня, говорившего с ним. Так вот почему на «Леблане» появились призраки. Там обитает парциал моего прежнего «я», или даже мой гогол. И он наблюдает за мной.

Принцесса возвращает мои очки.

– Видишь? – произносит она. – Кто из вас сильнее любит тайны? Мальчик из пустыни или Принц-цветок?

Она идет назад к своим друзьям. А потом они тают в воздухе, превращаясь в песок и ветер.

Прощай, братец. Когда ты вернешься, мы будем здесь.

Ле Фламбер возвращается. Он непривычно тихий, и глаза странно поблескивают. Пока они спускаются вдоль изгиба Осколка в одной из его волшебных сфер, Таваддуд оставляет вора наедине с его мыслями.

В конце концов Дуньязада отдает камень, а он дарит ей ожерелье. Таваддуд не может не признать, что оно очень к лицу сестре: блеск ярких камней на смуглой коже делает ее похожей на королеву.

– Я надеюсь, что ты будешь использовать их по назначению, – говорит ле Фламбер. – И жителям Сирра тоже понадобятся такие камни. А джинны могут захотеть обзавестись телами. Это место обладает силой, способной удовлетворить их желание. Город может стать совсем другим, не таким, как на Земле.

Таваддуд думает об Аксолотле. Возможно, я сумею исцелить и других монстров. И при этой мысли она улыбается вору.

С лица Дуньязады внезапно исчезает улыбка.

– Смотрите! – восклицает она, указывая на небо.

Сердце Таваддуд сжимается от ужаса.

– Нет. Неужели и здесь?

В небе возникли обманчиво красивые точки. Их невозможно сосчитать, и количество продолжает увеличиваться, словно на мозаичный пол высыпаются сверкающие песчинки. Светящиеся точки начинают выстраиваться в многоугольники и клинья.

– Не беспокойтесь, – говорит ле Фламбер. – Они пришли не за вами, а за мной. А я не заставлю их ждать.

Ну почему никогда не хватает времени на прощание? Ничего не меняется.

Он целует руки обеим сестрам и кланяется.

– Я тоже вышел из пустыни, – признается он. – Ваша более сурова и ничего не прощает. Но пока здесь есть вы, она навсегда останется прекрасным садом.

Мерцающая сфера уносит его ввысь. На прощание он посылает им воздушные поцелуи. Спустя несколько мгновений доносится отдаленный грохот, и новое небо Сирра пересекает белая черта. Пляшущие звезды выстраиваются вдоль нее, а потом все исчезает.

За время возрождения Сирра небо успевает потемнеть, и Таваддуд кажется, что она видит его впервые. Она смотрит на широкие кольца, диски и луны и светящиеся вдали нити, которые поддерживают другие небосводы. Таваддуд берет сестру за руку, и некоторое время они впитывают эту красоту. Затем они снова поворачиваются к синей с золотом книге Сирра.

– Ты думаешь, уже пора? – спрашивает Дуньязада.

– Да, – отвечает Таваддуд. – Давай разбудим их.

Интерлюдия. Богиня и подарок ко дню рождения

Две Жозефины идут вдоль берега темного ночного моря, одна босиком ступает по песку, другая время от времени заходит в воду и перепрыгивает через мелкие волны. Одна уже стара, другая молода, и ее золотисто-каштановые волосы развеваются на ветру шелковистым знаменем.

Жозефина порой полностью погружается в парциала, наслаждаясь крепкой плотью и яркими глазами. Но она передала еще не все воспоминания и вынуждена углубляться в себя: что-то вырезать, что-то выбрать и сохранить. Она размеренно шагает, а с губ льется непрерывный поток слов для демиургов, вторящий медленному дыханию моря.

В последний раз она испытывала настоящую любовь к нему в свой день рождения.

Это было вскоре после того, как они проиграли первую войну. Даже спустя несколько столетий Матчек не соглашался признать свое поражение, и потому то давнее пятно в блистательной истории Соборности было стерто из памяти гоголов. Но Жозефина все помнит.

В конце концов, это она собрала их вместе из разных уголков мира, она посылала Жана, чтобы объединить их одной общей целью. Она сотворила из разрозненных фанатиков нечто большее.