Каузальный ангел

Под нами поднимается «Леблан». Через кват-связь с Матчеком я уже ощущаю его прохладное прикосновение к своему разуму. Его темно-синий корпус не превышает десяти метров в длину, это нечто среднее между «Роллс-Ройс Сильвер Фантом» и космическим кораблем. Яркое пламя двигателей Хокинга выделяется на фоне общего хаоса Арсенала.

— Жан, ты совершаешь ошибку, — говорит Барбикен. — Оортианка примкнула к нам. Согласно нашему волеизъявлению она уже стала членом Большой Игры. Она все нам рассказала.

Дерьмо.

— Мы знаем, что ты не такой, как прежде. Ты можешь угрожать мелким зоку, но не более того. Мы поймаем тебя!

— Попробуйте, — отвечаю я. — А что касается оортианки, оставьте ее себе. — Я смотрю ему в глаза. — На нашу следующую встречу я возьму с собой не только игрушки.

А потом я прыгаю сквозь стенку ку-сферы и медленно опускаюсь к кораблю.

Мы будем наготове, беззвучно шепчут губы Барбикена.

Еще один залп орудий вспыхивает вокруг нас прощальным фейерверком, а потом я погружаюсь в прохладу темно-синего «Леблана».

Интерлюдия

БОГИНЯ И ЦВЕТОК

Жозефина Пеллегрини делает шаг, другой, морщится от боли в ногах. Мокрый песок липнет к босым ступням.

На пляже уже темно. Паутина карты Системы растаяла в призрачном сиянии. Даже море притихло. Демиурги заняты, они слушают ее и создают парциала. Проявляющийся гогол присоединяется к ней на ходу — это пустотелый призрак, песочная женщина, состоящая из множества кружащих в воздухе частиц. Она повторяет движения Жозефины шаг за шагом в ожидании мыслей и инструкций.

Жозефина передает ей воспоминания. Это не ее личная память, это воспоминания Прайма, безукоризненные, сохраненные в веках фрагменты, сверкающие, словно бриллианты. Они достались ей от копи-матери и сделали такой, какая она сейчас. Прежде чем направить их в жаждущий разум парциала, она задерживает каждое из них и пропускает через себя.

Период ее ветвления во дворце-лабиринте под сенью горы Кунапиии, когда ее Жан приходил к ней в последний раз.

Она вспоминает, как была Праймом, но только отрывками. Прогулка по садам Творца Душ, когда она помогала ему пасти рои мыслей. Борьба в войне с самой собой в Давние Времена, против ветви, которая хотела погрузить в глубокий сон Дайсона целую губернию, чтобы оставить позади все проблемы и проснуться не раньше, чем галактика Андромеды заполнит небеса.

Мысли Жозефины превратились в тени чего-то большего и многомерного, что не в состоянии воспринять разум, ограниченный виром-сном.

Однако она хорошо помнит свои чувства в момент, когда вошел вор.

Сначала его нигде не было видно, и вот он уже здесь, стоит и греет руки в пламени черной дыры в цилиндрической комнате, в самом сердце ее лабиринта. Один из ее гоголов сразу же распознает дешевый трюк — тщательно размещенные покровы пространства-времени, скрывающие движение вора по лабиринту даже от ее глаз.

Он в теле из плоти, в массивной голубой броне зоку — не совсем материя, не совсем свет — и с ореолом квантовых камней, соответствующих защите. Она надеется, что камни не предназначены ей. Он уже отдал ей множество камней, и все приносили лишь разочарование.

По сравнению с ней он совсем маленький. Она присутствует в скале и атмосфере, и в компьютрониуме под корой планеты, и в нитевидных колебаниях горизонта событий черной дыры. Он лишь смешение углеродных атомов и сцепленностей, ку-точек и воды и едва достигает роста наименьшего из ее гоголов.

И тем не менее...

Она создает себе облик из модулированного излучения Хокинга и выходит ему навстречу из пламени черной дыры. Гоголы показывают, как она выглядит в его глазах: величественная фигура из голубого огня в ожерелье из звезд. Интенсивность излучения она удерживает на уровне чуть меньшем, чем способна отразить его броня.

— Уже вернулся? — спрашивает она голосом из гамма-лучей. Ее слова прожигают наружный слой брони. — Не прошло и двух столетий. Неужели Марс тебе так быстро наскучил?

Он прикрывает рукой лицо.

— Жизнь на Марсе была... весьма познавательной, — говорит он. — Не могла бы ты уменьшить жар? Боюсь, мои глаза не выдержат.

— Как скажешь.

Ей достаточно одной мысли, чтобы испарить его и залить в мыслеформу в своем вире. Гоголы не знают, что делать с драгоценностями зоку, и она просто оставляет их рассыпанными по полу в зале черной дыры, словно забытые игрушки.

Они вдвоем стоят в вире рядом с журчащим фонтаном под звездным небом. Теперь она тоже во плоти, облаченная в любимое платье, в самой царственной мыслеформе из ее Библиотеки. А он повторяет тот же облик, в котором пришел, все в том же превосходно сидящем темно-синем костюме, но кажется немного старше, чем она помнит. Он потирает переносицу.

— Так-то лучше, — говорит вор.