Они разглядывали огромный фолиант, обтянутый потертым фиолетовым бархатом, при этом переговаривались и хихикали, как две курсистки! На столе красовался натюрморт из трюфельных конфет, покоящихся среди кружев упаковочной бумаги в недрах иностранной жестяной коробки, и бутылки розового вина с нарисованным на этикетке старинным замком. Да, именно розового — Прошкин не знал, верить ли собственным глазам, но в граненых стаканах, которыми воспользовались его гости, плескалась прозрачная жидкость именно такого цвета!
Наверное, так принято среди сотрудников столичного НКВД — ходить в гости к товарищам по службе, как к девицам на выданье, с бутылкой дорогого вина и коробкой шоколада. Спасибо, хоть без букета! Конечно, Прошкин понимал, что ждать от такого эстета, как Баев, презента в виде поллитровки водки и пары атлантических селедок по меньшей мере глупо. Но банку заграничной тушенки, коробочку шпрот или палочку копченой колбасы он принял бы с искренней благодарностью. От таких мыслей у Прошкина голодная слюна потекла обильней, чем у многострадальной собаки Павлова. А вот розовое вино — это уж слишком! Хотя виноват Прошкин, как всегда, сам: никто за язык не тянул Сашу в гости приглашать.
В повисшей паузе Баев, как наиболее дипломатичный из присутствующих, поздоровался с виноватыми нотками в голосе:
— Добрый вечер, Николай Павлович. Я вот решил к вам заглянуть…
— У нас с Александром Дмитриевичем, как выяснилось, масса общих знакомых! — радостно сообщил Субботский и в подтверждение повернул фолиант, оказавшийся альбомом с фотографиями, к Прошкину, все еще топтавшемуся на пороге.
— Скажите, пожалуйста, какое совпадение, — пробурчал Прошкин и, ретировавшись на кухню вместе с корзиной, принялся разжигать примус, чтобы накипятить наконец-то воды и изготовить кофейку.
Прошкин механически крутил ручку кофемолки и размышлял над серьезной дилеммой. Во-первых, и сама эта тяжелая посеребренная кофемолка, и старинная медная джезва, и даже объемистый джутовый мешок с кофейными зернами были позаимствованы Субботским из дома фон Штерна, в чем он честно признался Прошкину. Прошкин согласился, что все эти предметы для науки, как и для следствия, интереса не представляют и пригодятся им в холостяцком хозяйстве гораздо больше, чем покойному. Зато с точки зрения сухой буквы закона Баев — единственный наследник своего формального дедушки, и все, что в доме Александра Августовича не представляло интереса для следствия, являлось теперь личной собственностью Саши. А ну как глазастый змей Баев признает в кофемолке семейную реликвию и устроит скандал со слезами? Прошкин быстренько пересыпал намолотый кофе в жестяную банку и убрал кофемолку в шкаф — подальше от зорких Сашиных глаз. Да еще и эта вкусно пахнущая корзинка. Без всякого дедуктивного метода понятно: Прошкин был в деревне, а значит, общался с Феофаном.
Ох, да пусть думает, что заблагорассудится!..
Когда так сильно хочется есть — не до глубоких умствований.
Прошкин в очередной раз сглотнул голодную слюну и продолжал раскладывать яства по тарелкам, потом поставил все на поднос, доставшийся ему от прежних хозяев, и отправился в гостиную.
Баев то ли не был голоден, то ли боялся отравителей — во всяком случае, есть не стал. Для приличия отломил несколько крошек от куска кулебяки и с отсутствующим видом потягивал вино, пока Прошкин и Субботский вовсю уплетали сельские деликатесы. Не переставая жевать, Субботский принялся делиться с Прошкиным своими открытиями. Он, оказывается, имел счастье знать отца Александра Дмитриевича. Да, да. Лично. Ну, не близко, конечно, но несколько раз общался с покойным Дмитрием Алексеевичем, когда тот был еще живым и достаточно здоровым, чтобы командовать дивизией. Но это еще не все! Вот то, что Александр Дмитриевич, как выяснилось, имеет родственное отношение к Александру Августовичу — университетскому корифею и многолетнему учителю и вдохновителю самого Субботского, вот это действительно новость! Уж действительно, в жизни нет ничего случайного!
Лично для Прошкина в этих фактах никакого великого откровения не было, он даже был уверен, что следующим пунктом восторгов Субботского будет заявление, что он в студенческие годы странствовал в компании Ульхта, это и подтверждала фотография, показанная Прошкину Баевым на заре их знакомства. Конечно, ничего такого выдержанный Прошкин Субботскому говорить не стал, а, напротив, слушал его внимательно, время от времени поддакивал и даже, как заправский артист, изображал на лице интерес. Стоит сказать, что, по мере того как Субботский насыщался, речь его по форме становилась все более связной и плавной, а по содержанию — все более интригующей. Не удивительно, что студенты уважали и любили своего молодого педагога. Алексей был прекрасным лектором.
Итак, Субботский, иллюстрируя философский тезис о том, что в жизни нет ничего случайного, повествовал о давних событиях, которые к его знакомству с дедушкой Александра Дмитриевича, а потом и с его отцом, комдивом Деевым, отношение имели весьма отдаленное.