Кавалер Красного замка

— Будь уверен, — сказал гражданин Теодор, сунув в руку тюремщику десять луидоров.

— Черт побери, однако ж, — сказал гражданин Гракх, любуясь при свете фонаря на золото. — Значит, это серьезно?

— Как нельзя серьезнее.

— Что же надо делать?

— Приходи завтра в «Ноев Колодец», и я скажу тебе, что мне надо. Кстати, как тебя зовут?

— Гракх.

— Так вот, гражданин Гракх, устрой так, чтобы швейцар Ришар завтра прогнал тебя.

— Прогнал! А мое место?

— Разве ты думаешь остаться тюремщиком, когда у тебя будут пятьдесят тысяч франков?

— Нет, но покуда я беден — я уверен, что меня потащат на гильотину.

— Уверен?

— То есть около того; а когда буду на воле и разбогатею…

— Ты спрячешь деньги и будешь строить куры своей возлюбленной трактирщице.

— Ну хорошо! Идет!

— Так завтра в харчевне.

— В котором часу?

— В шесть после обеда.

— Улетайте скорее… вот они… Говорю «улетайте», потому что, кажется, вы прилетели сквозь потолок.

— Итак, до завтра, — проговорил Теодор, убегая.

В самом деле, уже давно было пора; шум шагов и голосов приближался; и в темном подземелье уже сверкал блеск приближавшихся огней.

Теодор добежал до двери, указанной писцом, который одолжил ему свою будку; сорвал ломом замок, подбежал к окну, отпер его и спустился на улицу. Но, выбираясь из «Зала потерянных шагов», он еще мог расслышать вопрос, заданный гражданином Гракхом Ришару, и ответ последнего.

— Гражданин архитектор совершенно прав: подземелье проходит под комнаты вдовы Капет; дело было опасное.

— Я думаю, — сказал Гракх, с совершенным сознанием, — что высказал высокую петицию.

Сантер показался в отверстии лестницы.

— Ну, а работники, гражданин архитектор? — спросил он Жиро.

— Придут на рассвете, и решетка будет тотчас на месте, — отвечал голос, как будто выходивший из глубины земли.

— И ты будешь спасителем отечества, — сказал Сантер полунасмешливо, полусерьезно.

— Ты не знаешь, как ты прав, гражданин генерал, — сказал про себя Гракх.

XXXVIII. Королевское дитя

Однако следствие над королевой уже началось, как мы видели в предыдущей главе. Народная ненависть жаждала этой венценосной головы. В средствах принести эту жертву не было недостатка, и, однако же, Фукье-Тенвиль, общественный обвинитель, решил не пренебрегать и тем обвинением, какое обещал Симон.

На другой день после встречи Фукье с Симоном в «Зале потерянных шагов» шум оружия еще раз заставил вздрогнуть узников, содержавшихся в Тампле. Узники эти были: принцесса Елизавета, дочь королевы, и ребенок, который в колыбели назывался его величеством, а теперь — маленьким Капетом.

Генерал Анрио [7]с трехцветным султаном и саблей въехал на толстой лошади, сопровождаемый несколькими национальными гвардейцами в башню, в которой изнывало королевское дитя. По сторонам генерала шли: секретарь с чернильницей, свертком бумаги и неизмеримо длинным пером. Позади секретаря шел общественный обвинитель. Мы видели, знаем и еще раз увидим этого худощавого желтого и холодного человека, налитые кровью глаза которого заставляли трепетать самого Анрио в его военной броне. Шествие заключали национальные гвардейцы с поручиком. Симон с лукавой улыбкой, держа в одной руке меховой колпак, в другой шпандырь, шел впереди, указывая дорогу комиссии.

Они вошли в почерневшую, обширную и голую комнату, в глубине которой совершенно неподвижно сидел на постели юный Людовик. Когда мы видели бедного ребенка, бегавшего от зверской злости Симона, в нем еще была жизненная сила, которая боролась с гнусным обхождением тампльского сапожника: ребенок бегал, кричал, плакал, значит, он еще боялся, страдал, надеялся. Теперь же страх и надежда исчезли; страдание, без сомнения, существовало еще; но если и существовало оно, то ребенок-мученик таил его в глубине сердца, под покровом совершенной бесчувственности. Он даже не поднял головы, когда к нему подошли комиссары.

Без всяких предисловий они взяли стулья и уселись: обвинитель — у изголовья постели, Симон — в ногах, секретарь — у окошка; национальные гвардейцы с поручиком стали поодаль в тени.

Те из присутствующих, которые смотрели на узника, если не с участием, то хоть с любопытством, тотчас заметили в ребенке бледность, странную полноту, которая была не что другое, как опухоль, и кривизну колен, суставы которых начинали пухнуть.

— Ребенок этот серьезно болен, — сказал поручик с уверенностью, которая заставила Фукье-Тенвиля, уже сидевшего и готового начать писать допрос, обернуться.

Маленький Капет поднял глаза, ища в сумраке того, кто произнес эти слова, и узнал в нем молодого человека, который уже защитил его однажды на тюильрийском дворе от побоев Симона. Луч доброго чувства сверкнул в синих глазах ребенка — и только.

— А, это ты, гражданин Лорен, — сказал Симон, обращая внимание Фукье-Тенвиля на друга Мориса.

— Я самый, гражданин Симон, — отвечал с невозмутимой твердостью Лорен.

Но так как Лорен, всегда готовый стать лицом к лицу с опасностью, не искал ее без всякой пользы, то и воспользовался случаем поклониться Фукье-Тенвилю, который отвечал ему учтивым поклоном.