Кавалер по найму

Лис озадаченно взирала на водку, прикидывая про себя возможные последствия такого аперитива. Маркус, деликатно склонив голову, вопросительно смотрел на меня.

— Ребята, если вы собираетесь сегодня выступать в духе а-ля рюс, то вам лучше не смешивать стили, а сразу задать верный тон этому славному вечеру. Лис, тут в рюкзачке полбуханки черного хлеба и кусок украинского сальца. Займись сервировкой стола, а я пока поищу посуду. — Водрузив водку на стол, я направился на кухню, разыскал в шкафу три крохотных, на полглотка, рюмки, а в холодильнике банку с малосольными огурцами.

Маркус изумленно наблюдал за тем, как мы в четыре руки быстренько готовим закуску, и настороженно потягивал носом, принюхиваясь к запаху медленно вытекающей из горлышка жидкости, потом беспомощно глянул на Лис, которая в ответ развела руки в стороны: что поделать, друг мой, welcome to Russia — и, решительно закинув голову назад, опрокинула рюмку, понюхала хлебную корочку, захрустела душистым огурчиком.

Должно быть, Маркус, как истинный немец, в детстве был прилежным учеником, а с возрастом тягу к знаниям в себе не истребил, — во всяком случае, он внимательно проследил за действиями Лис, а потом, приподняв грудь тяжелым вздохом, словно по нотам воспроизвел ее действия, с той лишь разницей, что после глотка сделал глубокий вдох и прослезился…

Лис тем временем, усевшись в черное кожаное кресло, с деловым выражением пролистывала какой-то глянцевый журнальчик. Присмотревшись, я узнал в нем тот самый пилотный номер мужского издания, из-за которого мой бывший коллега Валя Ковтун устроил в редакции погром. В том, что поджог склада, на котором хранился тираж, тоже его рук дело, я почти не сомневался… Наверное, Лис наткнулась на журнал, когда шарила в моем рюкзачке в поисках закуски. Она настолько была увлечена этим занятием, что не обратила внимания на то, что мы с Маркусом заговорщически переглянулись и молча признали необходимость повторить. Опрокинули по второй и, болтая, собирались было совершить третий подход, но в этот момент руку мою, потянувшуюся к бутылке, остановил резкий возглас Лис

— Точно! «Авиан»!

Я подхватил стул, придвинулся ближе к столу и тихо, стараясь не спугнуть то вкусовое ощущение, вслед за которым она могла восстановить в памяти нечто такое, что отозвалось в ней при взгляде на глянцевые страницы, произнес:

— «Авиан»… Французская минеральная вода…

— Да! Именно французская! — Она пояснила: — Прошлое лето. Канн. Набережная. Уличное кафе под полосатым тентом. И бутылочка вот такой же минералки на нашем столике.

Она повернулась к Маркусу и быстро затараторила по-немецки. Тот напряженно сдвинул брови к переносице и задумчиво сощурился. Покивав в знак согласия, он что-то произнес в ответ.

— Видишь, — сказала Лис, оборачиваясь в мою сторону, — он тоже вспомнил. Да. Прошлый год. Ранняя осень, точнее, бабье лето. Набережная в Канне. Помнишь, я ездила к нему с гости? И мы из Бремена махнули на Лазурный Берег — благо была оказия, там проходил какой-то симфонический фестиваль, и Маркус должен был выступать со своим оркестром.

Она опять глянула на Маркуса, тот в знак согласия покивал, хотя я не убежден, что он понял, что именно имела в виду Лис.

— Я все вспомнила…

Она подалась вперед, уперла локти в стол, молитвенно сложила ладони и, подперев нос кончиками сомкнувшихся пальцев, начала рассказывать, поглядывая на. бременского музыканта так, как будто призывала его подтвердить ее слова. Он, к моему удивлению, принял в беседе живейшее участие, то и дело ввинчивая в строй речи короткие и прочные, как жало штопора, немецкие фразы. И я, почувствовав, как ласково трогает мое лицо волнистый ветерок с моря, подумал, что нам троим вовсе не нужно знание языков — русского, немецкого или английского, чтобы объясняться друг с другом, потому что в живой природе важно уметь понимать собеседника по глазам, выражению лица, интонации, дыханию… Потому я не столько слушал Лис, сколько наслаждался теплом не бывшего в моей жизни августовского дня.

Наслаждался, купаясь в волнистой прохладе, накатывающей на сырой песок узкого пляжа, прогулялся немного вдоль набережной Круазетт под руку с печальной чайкой, которая сообщила мне, что зовут ее Джонатан Ливингстон, — так, болтая о том о сем на английском языке, точнее сказать, на том вульгарном его варианте, который в ходу в Соединенных Штатах, и тут справа показался роскошный фасад отеля, увенчанного двумя башенками фаллической формы.

Точнее сказать, я сначала уловил ресторанные ароматы, сам порядок которых однозначно свидетельствовал, что на отельной кухне священнодействует Сильвен Дюпарк и, стало быть, мы уже дошли до знаменитого на весь мир отеля «Карлтон».