Кавалер Сен-Жюст. Повесть о великом французском революционере

Мы говорим о народе, постоянно выступаем от его лица и во имя его интересов, обещаем ему лучезарное будущее, но не смогли создать даже сносного настоящего; начав революцию во благо народа, ради победы над меньшинством, мы сами незаметно превратились в меньшинство, для которого интересы народа стали абстракцией; мы словно забыли о великих целях, что ставили перед собой, и пользовались народом, как простым орудием нашей междоусобной борьбы; и даже террор, начатый ради спасения народа, мы обратили в средство нашей самозащиты и зачастую направляли его против народа. Вся наша трагедия в том, что, стремясь действовать от лица обездоленных, мы, вопреки собственным желаниям, таскали каштаны из огня для других, для жадных и богатых, для тех, кто с нашей помощью оказался победителем и убивает нас сегодня, а народ, также не желая того, мы оттолкнули и сделали равнодушным к нашей судьбе. Вот в чем разгадка. Вот почему мы гибнем. И наверно, гибель наша столь же закономерна, как и революция. И потом, когда пройдет время, народ, который нас топчет сегодня, пожалеет о нас, ибо те, кто идет следом за нами, много хуже, чем мы, поскольку мы искренни и искренно заблуждались, а они лицемерны и душат народ с единственной целью — нажиться на его нужде. О нас еще пожалеют все эти бедняки, ныне пляшущие карманьолу, поскольку мы дали им хлеб, а те, что идут за нами, его отнимут. И наверное, пройдет еще много времени, прежде чем появятся люди более мудрые и дальновидные, которые продолжат наше дело, но учтут наши ошибки…

…Он думал обо всем этом до тех пор, покуда из устья улицы, по которой дребезжали телеги, не выглянула площадь Революции и он не увидел гипсовую статую Свободы, а рядом — страшную двуногую химеру, занимающую середину площади, неутолимо жадную химеру уничтожения, нетерпеливо алчущую своей дневной порции.

И тогда он перестал думать; он только смотрел и ждал.

………………………

Несколько месяцев спустя на второй этаж дома № 3 по улице Комартен поднялась бедно одетая женщина с полугодовалым ребенком на руках. Из-под темной косынки, небрежно прикрывавшей ее голову, проглядывали пряди каштановых с проседью волос, лицо, хранившее следы былой привлекательности, кое-где прорезали морщины, руки были красными и загрубевшими от тяжелой физической работы. В этой строгой, молчаливой, преждевременно постаревшей женщине сегодня мало кто узнал бы хохотушку Элизу, младшую дочь столяра Дюпле.

Сен-Жюст недаром жалел Элизу, вспоминая о ней в последние часы жизни. На долю бедной женщины выпали тяжкие испытания, которые она перенесла со стоицизмом, достойным героических времен.

9 термидора она весь день находилась в нервном ожидании. Оставив младенца матери, Элиза бродила по улицам, подходила к Конвенту, жадно вслушивалась в разговоры зевак. Поэтому она сразу узнала о катастрофе, о том, что Робеспьер и его друзья арестованы и развезены по тюрьмам; она сумела выяснить даже куда поместили ее супруга. Не теряя времени, Элиза погрузила на тележку походную кровать, матрац, белье и отправилась по адресу, надеясь создать Филиппу возможные удобства в тюрьме. Подойдя, молодая женщина увидела толпу: делегаты восставшей Коммуны явились освободить Леба. Вскоре он вышел, бледный, расстроенный. Увидев Элизу, повеселел; взявшись за руки, в сопровождении посланцев Коммуны они направились на Гревскую площадь, Элизе было и радостно, и горько: она снова с мужем и снова готовилась его потерять. По всему было видно, что Филипп не верил в успех восстания; он повторял ей: «Живи, дорогая, ради нашего сына. Береги его. Воспитай из него настоящего гражданина». Но вот они пришли. Последний поцелуй; он вырвался из ее объятий и исчез в ратуше. Она не верила, что это все. Она еще долго стояла на площади среди пушек и канониров, слушала разговоры, смотрела на яркое освещение ратуши и ждала, что он выйдет. Но он не вышел. Вместо него появился Анрио, который принялся уговаривать усталых артиллеристов. Уговоры не помогли: на глазах Элизы солдаты расходились, покидая посты. Решив, что до утра ничего нового не узнает, покинула площадь и она. На пути домой ей встретились эмиссары Конвента, читавшие вслух декрет, объявлявший инсургентов вне закона. Элиза поняла, что ее Филипп погиб. И все погибли… Ночь она провела без сна, а наутро узнала, что муж ее прострелил себе голову, чем избежал казни, ожидавшей остальных. А потом начались аресты. Арестовали отца, мать, брата; дня через два добрались до нее и Элеоноры…