Кавалер Сен-Жюст. Повесть о великом французском революционере

— Вот вам любопытный пример, — сказал Робеспьер, — который как нельзя лучше характеризует моего сурового коллегу и друга. Некий жандарм явился в бюро народного представителя Сен-Жюста с просьбой предоставить ему отпуск. У него-де дома осталось состояние в 40 тысяч ливров, и он беспокоится о судьбе своего имущества. Он просил также дать ему на дорогу солдатский паек и фураж для лошади. Сен-Жюст тут же вынес решение. Поскольку жандарм предпочел свои личные интересы судьбе отечества, он объявлялся трусом и дезертиром. Он подлежал разжалованию перед строем и заключению в тюрьму. Этот письменный приказ Сен-Жюст вручил ошарашенному жандарму с тем, чтобы тот сам отдал его коменданту Страсбурга… Ну, что скажете на это?

За столом раздались дружные аплодисменты.

— А ведь так оно и было! — воскликнул Леба. — Быстро же все становится известно.

— В данном случае это совсем неплохо, — заметил Робеспьер.

— Я надеюсь, ты так же умерен и человеколюбив, как и в своей прошлой миссии, и дурные примеры тебя не заражают? — спросила Элиза своего супруга.

Вместо ответа он поцеловал ее. Но Сен-Жюст, сидевший рядом, расслышал слова Элизы, быть может умышленно произнесенные недостаточно тихо, и счел нужным возразить:

— Не беспокойся, милая Бабетта, дурные примеры его не заражают, он точно такой же среди врагов, как и дома, под твоим крылышком.

— Да уж надо думать — он не чета некоторым…

— Довольно вам пикироваться, — возмутился Робеспьер. — А тебе, гражданка Леба, давно уже пора простить разлучника.

— Я простила его, — со вздохом сказала Элиза, продолжая нежно смотреть на Филиппа. — Но мне право же хочется, чтобы мой муж всегда оставался таким же добрым и великодушным, каким я знала и знаю его.

— Но при этом не давал бы потачки пруссакам и австрийцам, — добавил Робеспьер.

— Послушай, Бабетта, — снова вступил в разговор Сен-Жюст, — я тебе поведаю нечто, и ты увидишь, что ошиблась в своем милом. Слушайте и вы все, друзья. Однажды, между двумя боями, к нам в бюро явился пьяный артиллерист. Да, он был настолько пьян, что не мог даже изложить свою просьбу и только икал. Я арестовал пьянчугу и отправил в тюрьму. Тут вдруг явился Филипп и — что вы думаете? — дал мне взбучку. А где же забота о рядовом? Где чуткость к меньшему брату своему?.. И так далее и тому подобное. Что же я? Сознаюсь, устыдился и немедленно отправил курьера, чтобы узнать, в чем заключалась просьба канонира, и незамедлительно исполнить ее…

Многие засмеялись; рассказчику послышалось, что Анриетта — громче других.

— Или вот, — продолжал он, изумляясь своей говорливости. — Некий кавалерист, потерявший в схватке коня, обратился ко мне за инструкциями. Лишних коней у нас не было; я дал бедняге письменное распоряжение: временно покинуть поле боя и отправляться в резерв. Взбешенный кавалерист, едва взглянув на предписание, разорвал его в клочки. Я не люблю подобных шуток. Подозвав конвой, я отдал приказ расстрелять безумца на месте. Но к счастью, рядом был Филипп. Он остановил меня, заметив, что храбреца следовало бы не расстрелять, а наградить. По здравом размышлении я согласился с моим коллегой…

Снова все дружно зааплодировали.

— Я знал, что делаю, — сказал вполголоса Робеспьер, обращаясь к Элеоноре.

Между тем многие встали из-за стола. Вокруг Сен-Жюста образовалась группа.

— Ты становишься легендарным, — сказал Давид. — Твои выражения повторяет весь Париж: они сделались крылатыми.

— Вот это, например, — подсказал стройный брюнет, внимательно прислушивавшийся к разговору, — «Мы не принимаем от врага и не посылаем ему ничего, кроме свинца».

— А по какому поводу это было сказано? — поинтересовался Дюпле.

— Эти слова были сказаны австрийцам, предложившим переговоры.

Сен-Жюст внимательно посмотрел на брюнета. Робеспьер уловил этот взгляд.

— Да ведь вы незнакомы. Флорель, рекомендую пламенного патриота и человека необычной судьбы — Филиппа Буонарроти.

— У нас появился еще один Филипп, — улыбнулся Сен-Жюст, пожимая руку Буонарроти. — А ведь я, гражданин, много слышал о тебе.[25]

Действительно, он слышал о новом посетителе салона гражданки Дюпле, да и кто из подлинных патриотов не знал этого итальянца и гражданина Французской республики, потомка Микельанджело и верного ученика Жан-Жака? Питомец Пизанского университета, борец со старым режимом, комиссар Конвента на юге Франции, он прибыл в Париж, когда Сен-Жюст и Леба находились в Эльзасе, и вошел в ближайшее окружение Робеспьера.

Буонарроти стал украшением салона гражданки Дюпле. Натура тонкая, артистичная, он превосходно играл на клавесине и занимался композицией. Вот и сейчас по просьбе гостей он сел за инструмент и взял первые такты какого-то романса…

— Начинается музыкальная часть, для нас сегодня необязательная, — шепнул Робеспьер Антуану. — Поднимемся ко мне.

— Ты удивлен антирелигиозными маскарадами, — сказал он, поправляя фитиль лампы. — К этому мы вернемся, а пока есть дела и поважнее. Меня волнует наше общее положение.

— Но ведь жирондисты казнены.