Читаем Кавалер Сен-Жюст полностью

— Кто мог внушить тебе подобную мысль, Сен-Жюст? Общее руководство нам необходимо, я понимаю это не хуже тебя. Но чем отличается твоя цензура от диктатуры? К тому же в Конвенте есть и помимо меня депутаты, достойные занять высокий пост.

Сен-Жюст чуть не задохнулся от ярости и досады. «Черт бы тебя побрал! — думал он. — Напыщенный резонер, перед кем ты излагаешь свои принципы? И в какой момент! Ты испортил все, дал им очнуться и нанести нам удар в спину!»

Члены комитетов и правда стали приходить в себя.

— Что-то ты уж больно спешишь, Сен-Жюст, — сказал Вадье. — Нам еще нужно разобраться во всей этой чертовщине.

— Конечно, — поддакнул Вулан, — что это еще за цензура?

— Робеспьер прав, — злорадно заметил Колло. — В Конвенте есть более достойные. А его репутация сильно подмочена…

Робеспьер стал как вкопанный и сверкнул глазами.

— Зря ты волнуешься, — ухмыльнулся Бийо. — Мы ведь друзья.

«Подлый лицемер, — подумал Сен-Жюст, — ты добиваешь его».

Действительно, Робеспьер круто повернулся и выбежал из зала.

— Спасайте республику без меня! — крикнул он в дверях.

— Уноси ноги, Пизистрат, — тихо и злобно процедил Бийо.

«Кончено, — подумал Сен-Жюст. — Рухнуло и разбилось вдребезги. Но так просто я вам не дамся».

— Граждане, — спокойно проговорил он, — вопрос о цензуре не снят, но вам, очевидно, нужны уточнения и время для раздумий. Ведь сегодня предстоит еще говорить о многом…

— Отложим это, — подхватил Барер. — Но поскольку ты, Сен-Жюст, так хорошо разобрался в наших делах, я полагаю, что выражу общее мнение, предложив тебе быть составителем доклада о положении республики, который нужно вынести в Конвент к девятому термидора.

— Согласен с Барером, — сказал, чуть подумав, Бийо.

«Что это — подачка, ловушка или доверие? — спросил себя Сен-Жюст. — Но что бы это ни было, пренебрегать нельзя. Однажды я отказался от доклада и потом кусал себе локти. Нельзя повторять ту же ошибку».

— Я не вступаю в союз со злом, — сказал он. — На моих глазах все меняется, но я внимательно изучу происходящее. И дам отпор всему, что непохоже на любовь к народу и свободе…

…Когда он уходил с заседания, а было уже утро 5 термидора, все представлялось ему если не улаженным, то и не безнадежным. Неподкупный сильно испортил дело, но это касалось в первую очередь его самого. Кутон, Леба и Давид держались молодцами. Карно и Ленде в драку не полезли. Барер вел себя почти как союзник. Даже Бийо не обнаружил враждебности к нему, Сен-Жюсту. В конце концов, вольно или невольно, Сен-Жюст попадал в положение арбитра между Робеспьером и остальными. Что ж, это надо использовать и еще раз попытаться спасти положение.

Немного отдохнув, он отправился к Дюпле. Элиза выглядела разбитой. Она жаловалась на мужа:

— Ты знаешь, что сказал он мне утром, вернувшись из ваших комитетов? «Элиза, если бы у нас не было ребенка, я пустил бы тебе пулю в лоб, а потом покончил с собою». Подумай, каково мне это слышать…

Пока Сен-Жюст успокаивал ее, вошла хозяйка. Вид у гражданки Дюпле был угрожающий.

— Послушай, Флорель, — сказала она, — что означает твое странное поведение? Ты держишь себя так, что не понять, за Робеспьера ты или против него…

«Уже излился, и кому?» — огорченно подумал Сен-Жюст.

— Скоро вы всё поймете, — бросил он женщинам, поднимаясь к Неподкупному.

Неподкупный принял его плохо: сначала совсем не хотел разговаривать, потом осыпал упреками.

— Ты нарушил нашу договоренность и сам испортил все дело, — парировал Сен-Жюст.

— Сам виноват. Мог бы заранее сказать, о чем будешь вести речь. Мы не должны идти на попрание принципов.

— Принципов? Ты забыл, очевидно, что есть стратегия, а есть и тактика.

Робеспьер прищурился.

— Никуда не годится тактика, идущая вразрез с убеждениями. Не нужна мне твоя «цензура». Да и расчеты твои неверны. О чем говорить в комитетах? Я пойду прямо к державному народу. Конвент чист, и он выслушает меня.

— Еще бы… Конвент «чист», в нем есть такие славные ребята, как Фуше, Тальен, оба Бурдона, умалишенный Лекуантр и верный Сиейс…

— Не поминай Сиейса. И вообще не надо быть злым.

— Я добрый… Ты серьезно думаешь выступать в Конвенте?

— Да.

— Скажи хоть, о чем намерен говорить.

— А ты сказал мне, о чем был намерен говорить в комитетах?..

Понимая, что здесь ничего не добьется, Сен-Жюст махнул рукой и решил отправиться во Дворец равенства.

Улица была полна народу; что-то оживленно обсуждали. Он прислушался. Среди группы санкюлотов витийствовал молодец в фартуке:

— Они хотят, чтобы мы околели! Мало того, что нет жратвы, что цены растут, они вздумали понижать заработную плату!

— Верно говоришь, — ответил кто-то из толпы, — наше Революционное правительство забыло, что революция для народа!

— Плевать им на народ!

— Чертов максимум! Сдохли бы те, кто его выдумал!

— Так мы ничего не добьемся, — поучал детина в фартуке. — Надо действовать всем сообща, надо идти в Конвент!

Кто-то свистнул:

— Всем сообща? В предбанник к Фукье захотел?

— Что-что, а гильотинировать они наловчились…

— Тихо, дурачье, шпики кругом!

— Плевал я на шпиков.

— Вот плюнешь собственной головой в корзину, тогда узнаешь!

Перейти на страницу:

Все книги серии Пламенные революционеры

Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене
Последний день жизни. Повесть об Эжене Варлене

Перу Арсения Рутько принадлежат книги, посвященные революционерам и революционной борьбе. Это — «Пленительная звезда», «И жизнью и смертью», «Детство на Волге», «У зеленой колыбели», «Оплачена многаю кровью…» Тешам современности посвящены его романы «Бессмертная земля», «Есть море синее», «Сквозь сердце», «Светлый плен».Наталья Туманова — историк по образованию, журналист и прозаик. Ее книги адресованы детям и юношеству: «Не отдавайте им друзей», «Родимое пятно», «Счастливого льда, девочки», «Давно в Цагвери». В 1981 году в серии «Пламенные революционеры» вышла пх совместная книга «Ничего для себя» о Луизе Мишель.Повесть «Последний день жизни» рассказывает об Эжене Варлене, французском рабочем переплетчике, деятеле Парижской Коммуны.

Арсений Иванович Рутько , Наталья Львовна Туманова

Историческая проза
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже