Кавалер умученных Жизелей (сборник)

Он все же был похож на Гватемала. Не то, чтоб это сходство поражало. Единый тип, фигура, общий вид. Как весь отобранный кремлевский полк солдат – подогнанный стандарт, глаза горят присягой.

Совсем неважно, что он говорил, и все равно, что Алла отвечала.

Борис не мог понять, что происходит. Что привлекло его, манило в этой женщине. Хотя он в то же время что-то плел:

– Мой папа был когда-то её мужем, и всё мне перед смертью рассказал. Она была возвышенная женщина, и он её любил и уважал. И наказал мне, ну, буквально перед смертью, чтоб я к ней обязательно сходил. И попросил бы за него прощенья.

У Аллы было чувство, будто рядом Гватемал: такая братская любовь, какие-то флюиды. Но нити разговора не теряла:

– Да, жалко, что вы раньше не могли. Но вряд ли это что-то изменило. Она теперь уже простила всех.

* * *

Завтра утром предстояла процедура на Ваганьковском. И Алле очень захотелось, чтобы этот неожиданный Прибегин туда пришел. Ведь Маргарита, пусть незримо, будет там. Пускай предстанет перед нею сводный брат её мальчишек, и сможет попросить прощения за Алексея, олимпийского супруга. Да, будет хорошо, чтоб он пришел.

– Простите, Алла, будний день, у вас дела, – Борис смотрел едва не обреченно. – Что, если приглашу вас в ресторан?

Сегодня был забитый день, так много встреч. Но, непонятно почему, она ответила:

– Конечно. Давайте с вами съездим на Арбат. Пусть людно, но зато воспоминанья.

В довольно симпатичном ресторане их разместили без проблем и очень быстро – уютный столик в «фонаре» возле окна. Вид сквозь стекло мог быть и зрелищем и фоном, игрою бликов и движением фигур – эффект весьма глубокой тонировки и полной изоляции шумов.

– Если несложно, закажите за меня, – последовала просьба от Бориса. – Нечасто я бываю в ресторанах.

– Здесь не найдешь моих любимых блюд – «лохнес ин джюн» и отварное «йети». Но я, наверное, рискну из их меню хоть что-нибудь чуть-чуть поковырять. А вам, давайте, мяса и вина.

– Давайте. Я чуть-чуть поковыряю. Не буду же я есть, когда вы здесь.

– Тогда, давайте, будем пить вино. Ну, а потом – за руль поочередно. И будем мы в участке ночевать.

– Ну, нет уж, я такого не хочу. У них, наверно, много разных камер. И я тогда не буду видеть вас.

Тут Алла посмотрела на Бориса – сплошные шутки, строгие глаза. А взор его как будто вопрошал. Заметно, что пытался это сделать.

Шло время, а они ещё сидели. Пока Борис не вымучил вопрос:

– Что сделать, чтобы вы меня любили?

Алла серьезно посмотрела на него. Ещё серьезнее она ему сказала:

– Борис, давайте вспомним Перельмана. Недавно математик Перельман, его зовут в науке просто Гриша, дал доказательства блистательной гипотезе, какую выдвинул давно Пуанкаре. За сотню лет никто не доказал, как ни старался. Теперь гипотезу Пуанкаре считают теоремой Перельмана. Не знаю, я в науке не сильна.

Загвоздка вся у них в трехмерной сфере, которую представить невозможно. Поскольку это шар, натянутый на что-то, ушедшее в другое измеренье. Пуанкаре предположил гипотетический шнурок, и, что трехмерной сфере, ей одной, из всех фигур трехмерных измерений, как избранной, дано стянуться в точку, если тянуть за этот гипершнур. Это, пожалуй, трудно и представить. А Перельман не только доказал, но и почти что отказался взять награду. За это доказательство положен миллион.

Вы не пугайтесь, что я рассказала, не думайте, что я сошла с ума. Не стану вас терзать своей историей. Она вполне сродни трехмерной сфере, удачно стянутой немыслимым шнурком. Но дело в том, что я, как Перельман. А вы – как миллион передо мною.

И я отвечу, как и Перельман. Вот как пересказал их разговор директор фонда, присудившего награду. Вот приблизительный фрагмент из Telegraph: «Он сказал, что в какой-то момент сообщит мне о своем решении. Но не сказал и приблизительно, когда же это будет. Не думаю, что это будет завтра». «Не каждый день ведь кто-то, даже в шутку, реально размышляет о возможности про свой отказ от миллиона долларов».

* * *

Прошло полгода после смерти Маргариты, были исполнены все пункты завещания. Настал последний ритуальный день – прах Маргариты помещали на Ваганьково.

Из всех присутствующих только лишь Антон смотрел на ритуал, как на спектакль, задуманный капризною бабулей. «Уж больно ей хотелось, чтоб запомнили. Полгода будоражила всем память».

И только Алла, изо всех – одна, несла крупицу скорбного волненья. Она не забывала тетю Фальку, ей наивный, трогательный взгляд сквозь призму многих искренних утопий.

Народу собралось совсем немного: Андреев, Нойкин, Строев – три её богатыря, Таисия и Эдуард Семеныч; конечно – Вера, Катя и Антон.

Алла всем представила Бориса – он был с букетом и принес венок для братьев.

Пришел Олег Андреич Порываев. Он появился как-то сбоку, неожиданно, будто гулял по кладбищу и вышел к ним случайно.

Прах привезли в торжественном пакете – так урну получили в крематории.

И Катерине, как наследнице, душеприказчик отдал ключ, чтобы открыла склеп.