Я растерянно поднял на него глаза. Затем подошел к столу и уставился на горку золотых монет.
— Тебе не приходило в голову, что кто-то может быть заинтересован в том, чтобы навлечь подозрения на королеву?
Рот у меня открылся сам собой. И в самом деле — такую возможность нельзя было отвергнуть.
— В конце концов, она не только обманутая жена, но и француженка… Вообрази, как могли бы развиваться события: король убит, Анхелика бесследно исчезла, ты схвачен вместе со мной и под пыткой признаешься в том, что вовлекла тебя в это дело
Я, оскорбленный в лучших чувствах, прижал руку к сердцу:
— Никогда бы я не выдал Анхелику.
Капитан только усмехнулся — устало и всезнающе.
— И все же допустим такое.
— Это исключено. Вспомните, как инквизиция добивалась, чтобы я дал показания на вас.
— Помню.
Он не сказал больше ни слова, но я знал, о чем он думает. Отцы-доминиканцы — одно, а королевская юстиция — совсем другое. Бартоло Типун знал, о чем говорил, остерегаясь попасть в руки к тамошним мастерам дознания. Я обдумал подобную интригу и нашел ее вполне возможной. Потолкавшись на ступенях Сан-Фелипе, послушав, о чем толкуют капитановы друзья, я знал последние новости: распря между кардиналом Ришелье и нашим графомгерцогом Оливаресом очень скоро должна была раскатиться грохотом барабанов на полях Европы. Никто не сомневался, что как только лягушатники, которых господь подсудобил нам в соседи, покончат со своими еретиками-гугенотами, засевшими в Ла-Рошели, они примутся за нас. А мы — за них. В этих обстоятельствах заговор королевы выглядел правдоподобно. И в любом случае сыграл бы кое-кому на руку. Ибо кое-кто на дух не переносил Изабеллу де Бурбон — вот, скажем, Оливарес со всей своей кликой и женой в придачу — и мечтал поскорее стравить нас с французами. Мечтателей таких хватало и внутри страны, и за ее пределами — в число их входили и англичане, и венецианцы, и турки, и даже сам Папа Римский. Антииспанская интрига, в центре которой стоит сестра французского короля, — более чем правдоподобно. А кроме того, это объяснение отвлекает от других, быть может — истинных.
— Ну ладно, — сказал капитан, поглядев на свою шпагу. — Думаю, пора нанести визит.
Это был выстрел вслепую: ведь минуло почти три года. Однако попытка — не пытка. Алатристе — плащ насквозь пропитался водой, поля шляпы намокли и обвисли — внимательно изучал дом. По забавному совпадению он располагался совсем неподалеку от его нынешнего укрытия. А впрочем, никакое это не совпадение — просто в этом мадридском квартале были самые дешевые и скверные таверны, кабачки и гостиницы. А где один нашел прибежище, туда и другой прибежит.
Капитан огляделся. Полупрозрачная завеса ливня скрывала площадь Лавапьес с фонтаном посередине.
— Улица Примавера, — насмешливо пробормотал он. Нельзя сострить ядовитей — уж такая «примавера», что дальше ехать некуда: утопает в грязи, по которой несутся потоки дерьма. А вот и дом — бывшая гостиница «У ландскнехта»: на окнах развевается на манер саванов штопаное белье, вывешенное на просушку еще до того, как хлынул дождь.
Битый час капитан вел наблюдение и вот наконец решился. Пересек улицу и через арку попал во двор, пропахший конским навозом. Никого. Только мокрые куры рылись в земле под галереями, а когда Алатристе поднялся по скрипучей деревянной лестнице, толстый кот, уже доедавший задушенную мышь, обратил к нему свой бесстрастный котовий взор. Капитан дернул пряжку плаща, набухшего влагой и ставшего втрое тяжелей. Снял и шляпу — обвисшие поля закрывали обзор. Тридцать ступенек привели его на самый верх, и там он остановился и напряг память. Вроде бы — последняя дверь по коридору направо. Подошел и прислушался. Ни звука. Только стонали голуби, спрятавшись под дырявой застрехой. Капитан спустил на пол шляпу и плащ, вытащил оружие, за которое не далее как сегодня днем отдал Бартоло Типуну десять эскудо — почти новый пистолет с длинным стволом и украшенной золотой насечкой рукоятью с инициалами неведомого владельца. Убедился, что пистолет хорошо смазан и замок не отсырел. Взвел курок. «Щелк», — сказал тот. Крепко держа оружие в правой руке, левой Алатристе распахнул дверь.
Да, все как тогда. Под окном, поставив у ног бельевую корзину, сидела и шила та же самая женщина. Корзина покатилась по полу, когда женщина вскочила при появлении незнакомца и открыла рот, чтобы закричать. Однако не успела — оплеухой Алатристе отшвырнул ее к стене. Лучше одна затрещина для начала, сказал он себе, чем много — в конце, когда она опомнится. Самое лучшее — сразу напугать и сбить с толку. И во исполнение своего намерения он схватил женщину за горло, потом зажал ей рот и, поднеся пистолет к виску, прошипел:
— Пикнешь — убью.