Кавалер Золотой Звезды

Сергей не мог понять, почему тетя Даша так обиделась, и уже не стал ее ни о чем спрашивать. А шарабан тем временем подъезжал к бригадному двору — тут также в глаза бросались опрятность и хозяйский порядок во всем: двор был обнесен дощатым забором, ворота закрыты на засов, сельскохозяйственный инвентарь, брички стояли под навесом, навоз сложен квадратным стожком… Тетя Даша погнала лошадь, даже не взглянув на бригадный двор.

Вскоре шарабан подкатил к высокому, стоявшему в саду, каменному дому с окнами, смотревшими на улицу. Во всем доме — ни души, один лишь сторож, старик инвалид, дремал возле телефонного аппарата. Если бы в комнату вошла одна тетя Даша, сторож, наверно, так бы и продолжал наслаждаться покоем, но, увидев военного, он торопливо встал и сообщил, что «вся канцелярия находится в степу».

— А где же Стефан Петрович? — спросила тетя Даша.

— Они еще и в конторе не появлялись, — последовал ответ.

— Да вот он и сам хозяин! — сказала тетя Даша, взглянув в окно.

Из глубины двора торопливо шел коренастый старик, в холщовых штанах и в ситцевой рубашке, подпоясанной широким ремнем с медной бляхой. На ногах — черевики, шерстяные носки — поверх штанин. Соломенный картуз, ставший от времени зеленовато-бурым, был надвинут на лоб. Когда старик подошел и поздоровался, Сергей с интересом посмотрел на его худое лицо, поросшее редкой и совершенно белой щетиной, на глаза, умные и еще молодые.

— Дарья, а ты опять ко мне? — спросил Рагулин, прищурив оба глаза.

— К вам, Стефан Петрович.

— Не насчет ли сенокоса?

— Насчет этого самого… Не жадничайте, Стефан Петрович.

— Да и какое тут может быть жадничанье? Посуди сама. Сенокосы-то не мои? Не мои. Могу ли я ими распоряжаться? Не могу. А общее собрание-оно всему хозяин — никак не дозволяет.

— И когда же вы успели спросить общее собрание?.. Вы захотите, а собрание не станет возражать. Ведь у вас сенокосов много.

— Верно, сенокосов много, но они ж и нам нужны…

Видимо, считая, что дальше говорить о сенокосе бесполезно, Рагулин обратился к Сергею:

— Тимофеич, а ты как? Насовсем или только на побывку?

— Насовсем.

— Хоть ты-то на меня, старого, не обижайся.

— За что же? — удивился Сергей.

— А за то, что не смогу тебе выписать из кладовой ни меду, ни там чего другого… Словом, рад бы своему станичнику…

— Что вы, Стефан Петрович? — краснея, проговорил Сергей. — У меня и в мыслях этого не было. Да разве я в чем нуждаюсь.

— А я так, только к слову сказал… Пока было — помогали.

— И не стыдно вам, Стефан Петрович, — отозвалась тетя Даша. — И меду у вас бочки, и масла вагон, а все притворяетесь, все плачете, все жадничаете. В могилу с собой думаете забрать, что ли? Поедем, Сережа!

Уезжать Сергею не хотелось. Чего доброго, старик может подумать, что Сергей и в самом деле на него обиделся. Поэтому, усадив в шарабан разгневанную Дарью Никитишну, Сергей сказал ей, что хочет остаться и поговорить с Рагулиным, и через некоторое время снова вошел в дом…

Тому, что Сергей не уехал, Стефан Петрович немало удивился и обрадовался так, точно перед ним стоял не Сергей Тутаринов, а вернувшийся из армии его родной сын. Он пригласил Сергея в кабинет, усадил на лавку, сел рядом, угостил табаком, разговорился — стал совсем другим человеком. Вошедшему кучеру велел подождать запрягать лошадей и пойти позвать кладовщика.

— Надо попотчевать гостя сильванером, — сказал он, когда вошел кладовщик. — Пока запиши в ведомость, а потом оформим через бухгалтерию. — Он посмотрел на Сергея веселыми молодыми глазами и добавил: — Ни у кого нет виноградников, а у «Буденного» имеются.

Когда была выпита бутылка отличного сильванера, — такого вина Сергей давно не пробовал, — Стефан Петрович заговорил, сидя за столом и не глядя на гостя: