Кавалерийская былина

И тут же рассосались жандармы, словно приснились, миг - и нету, вернулся на свое место пузатый станционный страж, ротмистр со Смирновским повернулись кругом, будто поручика отныне не существовало вовсе, и Сабуров услышал:

- Отправить бы его отсюда, Иван Филиппыч, чтобы под ногами не путался.

- Дело. Займитесь, - сказал Крестовский, ничуть не заботясь, слышит их поручик или нет. - Выпихните в Губернск до ночи сего путешественника. Черт, однажды уже пускали в заграницы таких вот, потом дошло до декабря. Закрыть бы эту заграницу как-нибудь, чтобы - ни туда, ни оттуда...

Смешок:

- Так ведь императрицы - они у нас как раз из заграниц...

- Все равно.

- Ну, этот-то - от турок. Азия-с...

- В Азии тоже веет... душком.

И ушли. А Сабуров остался в странных чувствах - было тут и изумление, и гнев, но больше всего ярости. Как нижний чин - вахмистр ему хлещет по роже, а тот в ответ - упаси боже, сделай руки по швам и терпи молча... И плевать им, что ты выиграл турецкую войну.

Плюнул и решил выпить водки в буфете. Подали "Шустовскую", хлебушка черного, русского (у болгар похож, а другой), предлагали селянку, но попросил сальца - чтобы с мясом и торчали зубчики чеснока, пожелтевшие уже, дух салу передавшие. Выпил рюмку. Занюхал хлебом, пожевал сальца. Еще выпил. Ужасно медленно возвращалось прежнее чувство благолепия.

О чем шла речь, кого искали голубые, он сообразил сразу. Давно уже было известно - больше по скупым слухам, - что в России, как и в Европе, завелись революционеры. Как в Европе, кидают бомбы, метко и не очень палят по властям предержащим и самому государю императору, пытаются взбунтовать народ, но ради чего это затеяно и кем - совершенно непонятно. Никто этих революционеров не видел, никто не знает, кто они такие, много их или мало, то ли они в самом деле наняты жидами и ляхами, то ли, как пятьдесят четыре года назад, мутню начинают самые что ни на есть русские люди. По слухам, есть даже значащиеся в Бархатной книге, а потому наемными они оказаться никак не могут. Но вот какого рожна им нужно, если крестьян освободили, срок службы солдатам неимоверно убавили и провели всякие судебно-земские реформы? Поручик Сабуров не знал - в кадетском и в полку об этом как-то не говорили. А в Болгарии было не до посторонних мыслей о сложностях российского бытия, там все было ясно и просто: турки зверствовали над православными братушками, за что и получили как следует...

- Господин Сабуров!

Смирновский стоял над ним, улыбался как ни в чем не бывало:

- Собирайтесь, господин Сабуров, Оказию мы вам отыскали. До самого Губернска. Не венский экипаж, правда, да где ж тут венский раздобудешь? Да и потом - разве вам привыкать, герою суровых баталий?

Сабуров хотел было отказаться, но посмотрел в эти глаза и доподлинно сообразил: в случае отказа следует ждать любой пакости. Бог с ними... Он вздохнул и полез за деньгами - уплатить буфетчику.

- А вот скажите, господин Смирновский, - решился он, когда вышли на улицу. - Эти ваши... вот которых вы ловите...

- Государственные преступники?

- Они. Что им нужно, вообще-то говоря?

- Расшатать престол, - сказал Смирновский. - Интрига внешнего врага. Полячишки, жиды и, увы, жадные на злато продавшиеся великороссы. Ослабить могущество империи норовят.

Все вроде бы сходится, и Смирновский - человек государственный, облеченный и посвященный, врать вроде бы не должен. Да уж больно мерзкое впечатление производит - сыщик, нюхало, земской ярыжка, стрюк... Неужели такой правду может говорить?

Оказия была - запряженная тройкой добрых коней купеческая повозка из Губернска. Гонял ее сюда купец второй гильдии Мясоедов со снедью для буфета, дорогой и подешевле - то есть купец владел и хозяйствовал, а гонял повозку за полсотни верст приказчик Мартьян, кудрявый детина лет тридцати, если убивать - только из-за угла в три кола. Да еще безмен с граненым шаром под рукой, на облучке. Иначе и нельзя в сих глухих местах, где пошаливают, и весьма, такой приказчик тут и надобен...

Сенцо лежало в повозке, Мартьян его покрыл армяком, повозка вроде ящика на колесах, чего ж не ехать-то? И ведь на прощанье попутал бес: поручик достал золотой, протянул Смирновскому с самой душевной улыбкой:

- За труды. Не сочтите...

Глядя ему неотрывно в глаза, Смирновский щелчком запустил монетку в сторону, в лопухи - блеснул, кувыркаясь, профиль государя императора. Сыщик улыбнулся, пообещал:

- Бог даст - свидимся... Счастливого пути.

И ушел.

- Это вы зря, барин, ваше благородие, - тихонько, будто самому себе, сказал Мартьян. - Эти - долгопамятные...

- А бог не выдаст - так и свинья не съест. Кого ищут?

- А кого бы да ни искали, лишь бы не нас, - он весело сверкнул зубами из цыганской бородищи. - Поехали, ваше благородие, или как? Три дня здесь торчу, пора б назад. Мясоедов меня, поди, с фонарями ищет...

- А что ж тут три дня торчал? - спросил поручик, хотя ответ и так был писан на припухшем лике приказчика.

- Да кум тут у меня, вот оно и...

- А Мясоедову скажешь, что лошадь ногу зашибла?

- Вот-вот.

- Ну, трогай, - сказал поручик. - "Рушукского" в дороге налью.