Кавалькада

— Хорошо. Очень хорошо. — Некоторое мгновение он любовался ею, улыбаясь, потом повернулся ко мне. — Очень даже симпатичная у вас напарница. А у меня все напарники мужчины, и у них из ушей растут волосы. — Он улыбнулся мисс Тернер. — Но входите, входите.

Коэн отступил и закрыл за нами дверь.

— Во-первых, позвольте просить вас вот о чем. Не обижайтесь, но можно все-таки взглянуть на ваши удостоверения, а?

— Конечно, — сказал я. Достал бумажник и показал ему карточку со своей фотографией. Мисс Тернер открыла сумочку, нашла свою карточку и тоже показала ему.

— Прекрасно, — сказал он. — Спасибо. Пройдемте сюда, Сара в другой части дома.

Дом был забит книгами. Все пространство от потолка до пола и вдоль стен широкого коридора занимали полки, одни застекленные, другие открытые. Книги как будто стояли вперемешку. Часть из них были романы, другие — учебники, а некоторые я даже не мог определить. Там были книги на немецком, английском, французском и еще каких-то языках — я не разобрал. Когда мы проходили мимо сводчатого входа в гостиную, то за дальним краем толстого белого ковра, между окон, я заметил другие полки, тоже громоздившиеся до потолка.

Господин Коэн привел нас в помещение, похожее на закрытое каменное крыльцо. Здесь полок не было. Окна с тяжелыми красными шелковыми шторами выходили в ухоженный сад, где среди кустов вились посыпанные гравием дорожки.

Здесь всюду стояли изящные стулья, обтянутые букле кремового цвета. На паркетном полу лежал персидский ковер. На небольшом кофейном столике черного дерева стоял изящный серебряный кофейный сервиз, а также несколько фарфоровых чашек и блюдец. За столиком помещался изящный диван кремового цвета — на одном его конце сидела молодая женщина в белой блузке и серой юбке.

На вид — года двадцать два, красивая. Густые черные волосы каскадом блестящих кудрей ниспадали ей на плечи. Огромные карие глаза. Высокий лоб, точеные скулы, прямой нос. Рот большой и чувственный, очень красивый рот, но губы слегка надуты, уголки опущены вниз, как будто она томилась от скуки или была чем-то раздражена. Хотя сейчас, пожалуй, она была более склонна к раздражению.

Господин Коэн сказал ей что-то по-немецки. Она холодно кивнула мне и мисс Тернер.

— Садитесь же, садитесь, — сказал господин Коэн. Мы сели. — Кофе? — спросил он.

— С удовольствием, — ответил я.

— Да, если можно, — сказала мисс Тернер.

Господин Коэн налил нам кофе — мы его поблагодарили.

Он обошел столик и сел на диван, на противоположном конце от дочери.

— Стало быть, — начал он, — у вас есть вопросы. Так задавайте.

— Мисс Коэн, — начал я, — как я понимаю, вы знакомы с человеком по имени Альфред Розенберг.

— Я знал, — сказал господин Коэн и поднял вверх указательный палец, — знал, что это все из-за него.

— Господин Коэн… — вмешался я.

К указательному присоединились четыре остальных пальца, и он помахал ими в воздухе взад-вперед, как будто вытирая невидимую доску.

— Простите. Больше не буду. — И он положил руку на колено.

Мисс Коэн обратила свой взор на отца. Она все еще была раздражена.

— Мисс Тернер, — попросил я, — вы не переведете мой вопрос?

Она перевела.

Мисс Коэн посмотрела на нее, потом на меня.

— Ja. — Единственное слово, произнесенное усталым голосом и со вздохом. Раздражение у нее уже сменилось откровенной скукой.

— Господин Розенберг не говорил вам, — спросил я, — что вождь их партии, господин Гитлер, должен быть восьмого мая в Берлине?

Мисс Тернер перевела сначала мои слова, а затем — ответ женщины.

— Мы с Альфредом никогда не говорим о политике.

— А о чем вы говорите? — поинтересовался я.

Она снова вздохнула и слегка наклонила голову, выражая тем самым свое недовольство. До чего же все это скучно!

— О литературе. Об искусстве.

— Он никогда не упоминал, что у господина Гитлера назначена встреча в Тиргартене? До восьмого числа?

— Ни до восьмого, ни после. Я могу уйти?

— Это точно? Вы действительно ничего не знали об этой встрече?

Скука снова уступила место раздражению.

— Ведь я уже сказала: нет. Причем три раза.

— А в последние дни вы разговаривали с господином Розенбергом?

Еще один вздох. Очередной возврат к скуке.

— Да.

— Когда?

— Вчера.

— Вы с ним вчера встречались?

— Мы разговаривали по телефону.

— Он вас предупредил, что мы можем прийти к вам для разговора?

— Да.

— Что еще он сказал?

Впервые уголки ее губ слегка выгнулись вверх.

— Вы показались ему забавными. — Она произнесла это с нескрываемым удовольствием.

— Он не говорил, чтобы вы отрицали все, что вам известно о Тиргартене?

Снова раздражение.

— Нет.

Тогда я спросил:

— Вы случайно не знаете, кому хотелось бы убить господина Гитлера?

И снова уголки губ приподнялись.

— Только моему отцу.

Голова господина Коэна дернулась, словно дочь закатила ему пощечину. Он повернулся к ней, протянул руки ладонями вверх и с обидой произнес что-то по-немецки. Она отвернулась, снова заскучав, а он повернулся ко мне.

— Ни в коей мере, — сказал он мне. — Этот Гитлер, ну да, честно признаться, он мне не очень нравится. Я вообще не занимаюсь политикой. Но убивать? Отнять жизнь? Ни за что!