Я начал с беспокойством оглядываться: тарантас не показывался. Я сообщил об этом Ивану, а он сказал несколько слов Николаю. Тот, сломя голову, ускакал и через пять минут возвратился с известием, что у тарантаса сломалось колесо и что господа остановились на дороге. В то же самое время прискакали верхом Муане и Калино и подтвердили это.
К счастью, пострадал только экипаж. Починка колеса заняла бы целые сутки. Иван крайне обрадовался этому обстоятельству, вынуждавшему нас продлить пребывание в Нухе. Я, напротив, был очень раздосадован, а Муане просто в отчаянии. Князь Тарханов, заметив это, таинственно сказал что-то Николаю. Тот поскакал во всю прыть.
Когда все собрались, из коляски достали бутылки и стаканы. В бутылках находилось, разумеется, шампанское. На Кавказе и в России этим вином обычно провожают в путь и поздравляют с приездом. В России потребляется несчетное количество шампанского, настоящего или поддельного: даже если бы вся Франция превратилась в Шампань с ее виноградниками, то и в этом случае она не могла бы доставить России то количество этого вина, какое в ней потребляется.
В течение получаса мы пили болтая, и опустошили до тридцати бутылок шампанского (заметьте бутылка стоит три рубля).
Через полчаса показался тарантас, который торжественно несся к нам как вихрь.
Не чудо ли совершилось?
Нет, все оказалось очень просто: князь велел снять колесо со своей коляски и заменить им разбитое колесо нашего тарантаса. Обмен был выгоден для нас: решительно грузинские князья не рождены для спекуляций.
Наступила тяжелая минута. Я протянул обе руки молодому князю, он заплакал. Отец смотрел на него почти с ревностью.
— Он куда меньше тужит, когда уезжаю я, — произнес он.
— Очень может быть, отвечал сын, — но ведь я же уверен, что скоро увижу тебя, что ты никогда не оставишь меня, а вот господин Дюма!..
Слезы прервали его слова. Я взял его за руку и от души обнял, как своего сына.
— О! Без сомнения, я снова увижу тебя, милое дитя, обниму и прижму еще раз к моему сердцу. Сколько человек, — эта ветряная мельница, — может обещать что-либо, столько и я обещаю тебе это.
Потом мы обнялись с князем, с Бадридзе, с Иваном, сели в тарантас и поехали.
На протяжении всего великолепного путешествия по России сердце у меня сжималось только дважды при двух прощаниях. Пусть милый князь Иван возьмет на свой счет одно из них, а у кого есть память, возьмет на себя другое.
Долго мы делали друг другу знаки, до тех пор, пока не скрылись из виду. Потом дорога повернула, и мы простились окончательно. Я уносил от всех их на память что-нибудь: от князя Тарханова ружье и ковер; от Мохаммед-хана шашку и пистолет; от князя Ивана чугунные фигурки и одеяло; наконец, от Бадридзе шаровары и от молодого медика — пояс.
Остановимся на этом последнем факте, очень любопытном. О расточительном человеке у нас говорят: «Он отдаст даже свою шляпу».
Но это метафора[210]
. Впрочем, эта французская метафора в Грузии превращается в реальность.Я уже сказал, что в Нухе я купил два отреза лезгинского сукна. Этому сукну назначено, тотчас по прибытии во Францию, преобразиться в грузинские шаровары. Я не беспокоился о черкеске и бешмете, ибо князь Багратион обещал мне прислать их в Тифлис; но мы упустили из виду шаровары. И как заказать в Париже грузинские панталоны без образца? Эта мысль меня очень занимала.
Бадридзе носил грузинские панталоны при черкеске.
— Попросите Бадридзе, — сказал я князю Ивану, — чтобы он позволил мне рассмотреть его панталоны; я хочу заказать себе такие же точно по возвращении во Францию, и потому мне нужно детально изучить его панталоны.
Князь передал мою просьбу Бадридзе, тот мгновенно развязал пояс, которым стягиваются панталоны, приподнялся на правой ноге и вытащил левую из панталон, потом привстал на левой, освободил правую и, окончательно вытащив нижнюю часть панталон из седла, представил их мне. Я следил за его движениями с возрастающим недоумением.
— Что это он делает? — спросил я молодого князя.
— Он вам предлагает…
— Что?
— Свои штаны.
— Он предлагает мне свои панталоны!!!
— Да, ведь вы желали их видеть? Возьмите, если уж он вам их предлагает.
— Нет, нет, любезный князь, я не возьму панталоны бравого Бадридзе.
— Знайте, отказ крайне огорчит его.
— Шутки в сторону, князь, не могу же я взять панталоны!
Бадридзе, застегнув черкеску и снова оправившись в седле, вмешался в спор, произнеся несколько слов.
— Что он говорит? — спросил я.
— Он говорит, что эти панталоны совершенно новые, они сшиты его супругой и надеты им в первый раз нынешним утром; он сожалеет только, что пояс старый.
— О! Пусть он будет спокоен, — вмешался молодой медик, — у меня есть новый пояс, вчера купил его на базаре.
— Берите, берите, — сказал мне князь, — не огорчайте его.
И действительно, лицо Бадридзе начинало принимать недовольное выражение.
— Не может же он, воскликнул я, — воротиться в Нуху без штанов.
— Да кто же заметит это при его сапогах и черкеске? — воскликнул князь.
Я колебался.