Кавказ

— Полагаю, шестнадцать или восемнадцать франков?

— Поднимайте выше.

— Может, вы имеете в виду касторовую высшего сорта?

— Нет, простая шелковая шляпа: ничего так скоро не распространяется по свету, как дурное изобретение.

— Значит, двадцать-двадцать три франка?

— Поднимайте выше.

— Ну так тридцать, тридцать пять, сорок?

— Семьдесят турских ливров, друг мой, или восемнадцать рублей.

— Это плохая шутка, барон.

— Друг мой, с тех пор, как я стал консулом, я уже перестал шутить; да притом, можно ли шутить с четырьмя тысячами рублей жалованья, когда одна только шляпа стоит восемнадцать рублей?

— Так вот почему вы носите фуражку?

— Именно по этой причине я сделал из формы дипломатический вопрос; повсюду, за исключением нескольких домов, я хожу в фуражке. Благодаря этому уповаю, что одна шляпа прослужит мне три года.

— Поэтому и я могу воспользоваться вашей шляпой?

— Просите у меня все, что хотите: мой дом, стол, мое сердце, все к вашим услугам; но не просите у меня шляпы: моя шляпа для меня то же, что жалованье для маршала Сульта[217], я расстанусь с ней разве только тогда, когда расстанусь с жизнью.

— В таком случае разве я не могу идти в фуражке?

— По какому праву, скажите? Разве что в качестве консула?

— Не имею этой чести.

— Разве вы секретарь первого, второго или третьего класса?

— О! Никогда не имел никаких классов.

— В таком случае шляпу…

— Но, — робко перебил я, — не могу ли я надеть папаху? У меня есть папаха.

— Есть у вас какое-нибудь форменное платье?

— Никакого, даже академического.

— Очень жаль, потому что при академической форме папаха произвела бы большой фурор.

— Друг мой, я лучше откажусь от театра.

— Но я не отказываюсь от вас. Я обещал вас всем моим знакомым женщинам, все уже знают, что в Тифлисе с вами случилось несчастье; знают, что вы преуморительный человек — как вы догадываетесь, я люблю немного преувеличивать. Короче говоря, вас ждут. Впрочем, знаете, как это произошло?

— Что?

— Обнажение вашего черепа.

— Нет.

— Так знайте, что это ваша вина: уже целый месяц ждут вас в Тифлисе наши княгини — как и жена недавнего вашего парикмахера, величайшие обожательницы ваших сочинений. Вот они и подумали, что после продолжительного путешествия вам не избежать стрижки волос. Вы очутились в положении Пипеле[218], любезный друг; вы попали в руки того, кто больше всех имел прав на ваши волосы, поэтому он не подрезал их чуть-чуть, а просто состриг до последней крайности. Берите же восемнадцать рублей и идемте покупать шляпу.

— Нет, нет и нет, тысячу раз нет; я предпочитаю заказать себе форменное платье и носить папаху, в папахе люди не увидят, что у меня нет волос.

— Тогда другое дело: форменное платье вам будет стоить двести рублей.

— Ну, как я теперь вижу, нет средств избавиться от этого; вы логичны как Тройное правило.

— О! Есть идея, — Фино указал на вошедшего хозяина, — Зубалов большой щеголь, и у него целая коллекция шляп, он вас снабдит одной из них, вместо того, чтобы покупать какую-нибудь дрянь за восемнадцать рублей.

— С удовольствием, — сказал Зубалов, — но у господина Дюма голова больше моей.

— Была, хотите вы сказать, любезный друг; но с тех пор, как ее постигло несчастье, на нее можно надевать всякие шляпы.

— Однако… — произнес я, не решаясь еще принять предложение.

— Да соглашайтесь же, — сказал Фино, — шляпа, которую вы будете носить, сделается святыней, будет переходить от отца к сыну, останется в семействе и будет висеть на стене между «Сожалением» и «Воспоминанием» Дюбуфа.

— С этой точки зрения, я не могу отказать столь любезному хозяину в засвидетельствовании моей признательности.

И в самом деле, г-н Зубалов принес такую, которая мне шла как нельзя лучше, словно была сделана специально для меня.

— Теперь, — заявил Фино, — на дрожки и в театр.

— Как? Нужны дрожки, чтобы переехать улицу?

— Во первых, вы забываете, что я приехал из дому; во-вторых, разве вы не замечали переселяясь в дом Зубалова, что шел небольшой дождь? Этого достаточно, чтобы грязь была по щиколотки; если дождь продолжится, то завтра грязь будет по колено; если же он будет упорствовать, то послезавтра грязь станет по пояс. Вы еще не имеете понятия о тифлисской грязи; прежде, чем вы покинете столицу Грузии, вы обязательно познакомитесь с нею; случается, что она достигает рессор экипажа и тогда вы вынуждены подниматься на скамью, как Автомедон.

Когда вы подъезжаете к нужному дому, вам перебрасывают доску, и таким образом вы наносите свои визиты, переходя по висячему мосту. Представьте себе, что 28 августа 1855 г.,[219] была буря: о ней говорю потому, что она самая крупная за эти годы. Грязь сошла с горы такими водопадами, — здесь, кроме обыкновенной грязи, принадлежащей собственно улицам, есть грязь путешествующая, — сошла такими водопадами, что около тридцати домов было разрушено, шестьдесят два человека потонуло и несколько дрожек унесено в реку. Однако посмотрим, существуют ли еще наши у ворот.

Дрожки стояли на месте; мы сели на них и через десяток секунд входили в фойе театра.

Глава XXVIII Театр. Базары. Сирота