Кавказ

Я объяснил Григорию, что он не позаботился показать смотрителю нашу подорожную с двумя печатями, отчего и мог последовать такой ответ. Он вновь послал слугу с подорожной, но и на этот раз станционный смотритель ответил, что лошади будут в четыре часа. Муане схватил подорожную в одну руку, плеть в другую, взял Григория в качестве переводчика и отправился.

Бедный Григорий не понимал, что все это значит. Армянин по крови и, следовательно, принадлежащий к нации, беспрерывно находившейся в подчинении, он не представлял, чтобы можно было повелевать и, в случае нужды, подкреплять свою волю плетью. Я тоже когда-то не понимал этого, отправляясь в Россию; опыт доказал, что я ошибался. И на этот раз плеть также восторжествовала.

Муане и Григорий возвратились и сообщили, что на станции насчитывается пятнадцать лошадей и что две тройки прибудут через четверть часа. Записывая это в свою книгу о Кавказе, я вспоминаю, что уже пятый или шестой раз повторяю один и тот же факт, но повторяю его, будучи убежден, что оказываю тем самым очень важную услугу иностранцам будущим посетителям Кавказа.

Впрочем, на Кавказе надо не ошибиться, к кому и как обращаться: это можно узнать с первого взгляда. Если смотритель имеет лицо открытое, нос прямой, глаза, брови и волосы черные, зубы белые, если на нем надета остроконечная короткошерстная папаха и он весел, все, что б он ни сказал, сущая правда. Если он говорит, что нет лошадей, то бесполезно сердиться и уж тем более бить его, это не только безрезультатно, но и опасно.

Но если смотритель мрачен, то он наверняка лжет; он хочет заставить вас заплатить вдвое, у него есть лошади, или он их может достать. Это мне тяжело говорить, но так как это истина, то ее и надо обнародовать. Я вовсе не поддерживаю мнения философа, который сказал: «Если бы у меня рука была полна истин, то я спрятал бы ее в карман, застегнув его сверху». Философ был несправедлив. Рано или поздно истина, как бы она ничтожна ни была, обнаружится, истина сумеет открыть руки и карманы она разбила стены Бастилии.

И в самом деле, через двадцать минут прибыли лошади.

Чтобы не тратить зря время, я отважился пробежаться по улицам Гори. По случаю праздника базар, к несчастью, был закрыт. В кавказских городах, где нет памятников, кроме разве какой-нибудь православной церкви, всегда одинаковой постройки, независимо от того, принадлежит ли она к древнейшей или новейшей архитектуре, к X или XIX столетию, если базар заперт, то уже нечего смотреть, кроме каких-нибудь деревянных лачужек, которым жители почему-то дают название домов, и одного каменного или кирпичного дома с зеленой кровлей, выштукатуренного известью и называемого дворцом. В таком доме непременно живет начальник города.

Но я был бы несправедлив относительно Гори, если бы сказал, что в нем только это и есть. Я заметил здесь развалины старинного укрепленного замка XIII или XIV столетия, которые показались мне великолепными. Замок находится на вершине скалы, но с той стороны, откуда я смотрел, нельзя было понять, каким образом строители замка туда поднимались. Скорее, можно было подумать, что создатель спустил его с неба на проволоке и поставил отвесно на скале, сказав:

— Вот на что я способен!

Когда лошади были запряжены, мы сели в сани, Тимофей же расположился в своей телеге.

От солнца в полдень снег начал немного таять, а небо заволакивалось уже целый час. Мы были готовы пуститься в путь, ямщик уже поднял свою плеть, как вдруг шурин Григория, обменявшись несколькими словами с каким-то всадником, обратился к нам с печальным видом:

— Господа, вы не можете ехать.

— Почему?

— Этот господин утверждает, что Ляхву нельзя переехать вброд; он только что оттуда и считает, что от сильного течения он чуть было не погиб со своей лошадью.

— Только-то!

— Да.

— Ну, так мы переправимся вплавь, не даром же няньки убаюкивали нас песней: «Утки переправились там благополучно…»

И ко всеобщему удивлению мы отправились в путь.

Несколько резвых грузин побежали за нашими санями, чтобы видеть, как мы переедем через реку.

В версте от Гори она преградила нам дорогу. Река катилась с яростью и шумом и, казалось, была вымощена льдинами наподобие дурно сложенных плит, но сила ее течения была такова, что вода никогда не замерзала.

Двумя верстами ниже она впадает в Куру.

При виде этого наш энтузиазм немного охладел; ямщики поднимали руки к небу и крестились.

Тем временем какой-то всадник, прибыв с противоположной стороны, осмотрел реку, изучил ее течение, отыскал русло и пустил свою лошадь в воду. Лошадь очутилась по брюхо в воде, но посредине реки, казалось, она наткнулась на подводный холм. Затем она сделала несколько шагов почти посуху, дальше снова спустилась в воду по брюхо и благополучно достигла другого берега.

— Надо и нам держаться направления, указанного этим всадником, — сказал я Григорию.