Кавказ без моря

— А вы нам всю свою рыбу! — смеётся Хасан. — До сих пор Надя размораживает то форель, то карпа, даёт детям. Я и задержался-то из-за них: заехал по дороге в один аул к Руслану, своему родственнику. Он для детей масло дал, орехи грецкие, пять килограмм баранины, индюшку зарезал. Пока всё это делалось, собиралось, я помнил о вас. Да Руслан и его жена не пускали, затеяли отсепарировать ещё и мёда из сот, достать зимние груши из подвала… Пока то да се, время вышло… Думал, вы уже давно в городе. Вот, думаю, завезу ему в гостиницу орехов и меда… Всё было хорошо?

— Всё было хорошо, Хасан. Слушай, случайно не знаешь, кто бы это мог быть — такой худощавый человек с усиками, носит узкополую шляпу, ездит в «жигулях» жёлтого цвета, фотографирует.

— Какой номер машины?

— Не обратил внимания. По–моему, ваш, местный.

— Наверное, Агузаров — редактор газеты, как раз того района, где я был у Руслана.

— Хасан, я мог его видеть где-нибудь раньше, до сегодняшнего дня?

— Часто в городе бывает. И у Шамиля Аслановича. Оба члены обкома.

— Понятно, — отзываюсь я, хотя ничего в этой их жизни мне непонятно, да и понимать не хочется. Странно только, что редактор газеты говорит — «сты–хы».

И тут вспоминаю: в обкомовской столовой я его видел! Вот где! Когда мы на днях обедали там с Вадимом. Поймал на себе взгляд этого человека, сидевшего через столик или два от нас с какими-то толстыми, задушенными чёрными галстуками партийными чиновниками. Внимательный, между прочим, был взгляд, изучающий.

— А где вы его видели сегодня?

— Неважно. Слушай, Хасан, не знаю, зачем я понадобился Шамилю Аслановичу, но прежде чем ехать на студию, должен хоть умыться в номере, немножко прийти в себя. Потом созвонюсь и, если надо, сам доеду к нему на автобусе, ладно?

— Это как вы хотите. Я с машиной в вашем распоряжении. Могу подождать у гостиницы.

Проезжаем мощный, похожий на бетонную крепость, пост ГАИ, втягиваемся в транспортный поток, со скрежетом вливающийся в город. Не зря Шамиль Асланович погнал меня дышать воздухом гор. В лёгкие словно вливается яд.

— Хасан, адавай по дороге приостановимся у Главпочтамта. Вдруг мне письмо? Я уже несколько дней не справлялся.

ПИСЬМО

«Милый Ёжик!

Ты спрашиваешь, хорошо ли мне без тебя? Отчасти да. Свобода и самостоятельность, которые ты подавляешь, не спуская с меня своих грустных глаз. Отчасти нет, так как ко мне удивительным образом переходят какие-то волны твои, помогающие жить творчески.

Очень прошу тебя, Ёжик, никогда не задавай мне вопросов о Марке и не указывай мне, что мы должны сделать выбор, быть честны по отношению к нему.

Он тебя очень любит.

Так или иначе, это ты уехал. Возможно, так тебе комфортней. Если так, очень за тебя рада.

Пиши. Звони.

Целую. Жанна».

ГЛАВА ПЯТАЯ

Она не любит меня. Не любит. Правильно, что уехал. Жанна — болезнь. Моё затянувшееся вот уже на полтора, нет на два года, сумасшествие. Все мысли, поступки, вращаются вокруг этой женщины, чужой жены. Один из самых страшных грехов. За что и карает меня Бог. Так мне и надо!

Девятый час. При тусклом свете дождливого утра и электричества стою в своём номере у рукомойника, торопливо стираю в нём две верхние рубашки. С минуты на минуту зайдёт Вадим, наевшийся своих огурцов, и мы должны будем ехать на студию. Первый съёмочный день в павильоне. Зачем мне там торчать — непонятно! Видимо, чтобы оправдывать расходуемые на меня средства. После съёмок должен зайти в бухгалтерию, получить выписанные деньги за сценарий. Потом предстоит встреча с Шамилем Аслановичем, к которому я так и не поехал вчера, что наверняка является проявлением неблагодарности. В самом деле, относится ко мне как отец родной. Лучше, чем к Вадиму. Почему? С другой стороны, все его благорасположение не за свой, за государственный счёт.

Когда стираешь в умывальнике, да ещё туалетным мылом, приходится особо тщательно оттирать воротнички и манжеты. Мог бы затеять постирушку вчера вечером, но письмо Жанны полностью выбило. Если не любит, если я её сковываю, зачем всегда пишет — «целую»? Или это для них, для женщин, проформа, ничего не стоящее словцо?

Так! Воду выключили. Горячую. А вот и холодная иссякает. Придётся оставить обе намыленные рубашки в умывальнике. Авось к вечеру, когда вернусь, вода будет, достираю, развешу на плечики сохнуть.