Читаем Кавказ без моря полностью

И вот этот человек, который сейчас спал под старой хасановой буркой на заднем сиденье «газика», через час после звонка возникает из небытия, как черт какой-нибудь, с твоей записной книжкой в руке, сидит у тебя в комнате, как у себя дома, пьёт чай и рассказывает про то, как листая найденную записную книжку и увидев в ней фамилии Окуджавы, Тарковского, некоторых других известных людей, довольно легко вычислил с их помощью, кому она могла бы принадлежать…

Звонил, между прочим, и Жанне с Марком. Их фамилия известна, особенно тем, кто слушает «Голос Америки» или «Свободу»…

В общем, влез в моё самое сокровенное. Странно! Зачем ему, именитому кинорежиссёру, занятому человеку все это нужно? Зачем ему было нужно всего через какой-нибудь месяц с лишним заманить меня сюда в качестве переписчика чужого сценария о петеушниках, помогающих археологам раскапывать могилы в каком-то древнем городище?

Бред!

Впервые еду на рыбалку без удочек, без наживки, неведомо куда. Вадим, оказывается, вообще ни разу в жизни не ловил рыбу. Увязался. Хотя Шамиль, когда звонил вчера вечером, приглашал именно меня.

Хасан сворачивает с шоссе налево, мчим по грязному от вчерашнего дождя просёлку мимо бесконечного бетонного забора, пока не останавливаемся перед выкрашенными в зелёный цвет воротами. Хасан почему- то подмигивает мне, сигналит. Обе половинки ворот раздвигаются. Видимо, нас ждали. Седой толстяк в солдатском бушлате выходит из сторожки, здоровается с Хасаном, мельком, но цепко оглядывает меня и поднявшегося с заднего сиденья заспанного, измятого Вадима.

— Пешком дойдёте, или подъедете? — спрашивает он, представляясь. — Меня зовут Павел Захарыч. Тут недалеко, метров двести.

Выходим из «газика». Хасан ещё раз предупреждает, что приедет за нами завтра ровно в пять часов вечера, разворачивает машину, исчезает за медленно закрывающимися воротами.

Замечаю за рядами деревьев по–осеннему тусклую гладь воды, чувствую, как охватывает предвкушение рыбной ловли, говорю, хотя заранее уверен, что снасти здесь дадут:

— У нас удочек нет.

Павел Захарович, бренча связкой ключей, ведёт по лоснящейся асфальтовой тропинке мимо клумб с увядшими георгинами и хризантемами, молча взбирается на резное крыльцо деревянного домика, отпирает замки.

— Входите. Все здесь есть.

Действительно, в передней у стены стоят роскошные стеклопластиковые удилища с катушками, оснащённые лесками и яркими поплавками. На вешалках висят тёплые куртки, брезентовые робы с капюшонами и почему-то даже жёлтая пижама в полоску, внизу несколько пар резиновых сапог. С их голенищ свисают шерстяные носки.

— Раздевайтесь, располагайтесь. Натоплено. Всё, что в холодильнике, в буфете — ваше. Сейчас ловить форель уже поздно, а завтра разбужу в шесть часов.

— Почему так рано?! — вскидывается Вадим, снимая дублёнку. — Давайте хотя бы в девять. Все-таки воскресенье.

— Хорошо. В семь, — примирительно заявляю я.

— Счастливо отдохнуть. Спокойной ночи! — Павел Захарович выходит. Слышно, как скрипят под его ногами ступени крыльца.

Здесь действительно всё, что душе угодно. Правда, не столько душе, сколько телу. Две комнаты в коврах и гардинах, с полутораспальными кроватями, застеленными покрывалами красного шелка. Гостиная с телевизором, буфетом и холодильником. В кухне ещё один холодильник, небольшой бар с набором иностранных горячительных напитков. Впрочем, и для души есть кое-что: на столе в кухне номер журнала «Авиация и космонавтика».

Пока листаю журнал, Вадим шустро обследует холодильники, находит к своей радости целую миску отменных зелёных огурчиков с пупырышками, помидоры, баночки красной и чёрной икры, сервелат, шпроты, лимоны.

— Тут есть ещё яйца, сардельки, сосиски, осетрина… Будем готовить что-нибудь горячее? Берусь сервировать стол!

— Вадим, неужели вы не поняли, куда мы попали? Оазис партноменклатуры. Ограничимся чаем с бутербродами и ляжем спать.

Он грозит мне издали пальцем, прикладывает его ко рту, делает зверское лицо. Красноречивым, почти профессиональным жестом приподнимает край скатерти кухонного стола, указывает на телефон, на люстру.

— Нет, зачем они так возятся с нами? — спрашиваю я через час после того, как мы все-таки вкусили чёрной икры под шотландский виски и копчёных сосисок с салатом из огурцов.

Вадим снова грозит пальцем, укоризненно кивает на телефон, отвечает на мой вопрос другим.

— А почему зажали красную икру? Хотите забрать домой в гостиницу?

— Потому что подсушенная красная икра — лучшая наживка для форели. Так, по крайней мере, я ловил форель в речушке среди сопок на Шикотане, — ставлю открытую баночку с икрой под подоконник на батарею.

— Гут. Зеер гут, — благодушно кивает Вадим, поедая виноград из вазы. — Когда я был в экспедиции на Кубе на съёмках моего единственного фантастического фильма, нам устроили рыбалку с катера: ловили акул на куски говядины. Потом привязывали к этим тварям большие стеклянные поплавки от рыбацких сетей, отпускали в море и лупили с борта из мелкокалиберок.

— Какого рожна?

— Азартно!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза