Кавказ без моря

За стальной дверкой, запертой лётчиком, заполняют салон пассажиры. Топот ног. Неразборчивый голос стюардессы.

Таюсь, как изгой, как какой‑нибудь шпион или диверсант. У ног тросы. Самолёт вроде бы ещё стоит, но они уже заходили взад–вперёд, трутся о брючины. Полная темнота.

И вообще жуть, хуже некуда. Вечером за нами в гостиницу приехал на «волге» шофёр Шамиля Аслановича, чтобы отвезти меня в аэропорт. Привёз страшную новость: застрелен Вадим. У себя в номере. Убийца сам пришёл в милицию. Им оказался муж той самой поварихи из обкомовской столовой…

Получив утром телеграмму и не застав меня, Шамиль Асланович, умница, на всякий случай, продумал, как мне поймать поезд Тбилиси–Москва, все рассчитал, обо всём договорился по своим каналам, так что у меня не осталось ни минуты, чтобы проститься с Вадимом.

Теперь, видимо, навсегда останется тайной — случайно со мной познакомился Вадим, или нет. Да не все ли равно? Нет человека. Катастрофа.

…Так как тбилисский поезд идёт вдоль южной стороны кавказского хребта, пришлось пуститься в кружной, по–моему, слишком сложный путь — лететь до Баку, а уже тут пересаживаться на рейс «Баку–Сухуми». Билетов на этот рейс уже не осталось, но я был передан лётчиками — знакомыми Шамиля Аслановича с рук на руки. Местный пилот провёл меня по озаряемому прожекторами и вспышками самолётных огней лётному полю. Посадил в хвостовую часть уже загруженного багажом «ИЛ-14» и запер, сказав, что придёт за мной, как только машина будет в воздухе.

Во всю гудят моторы. Непонятно, разогреваются двигатели, или мы уже катим по взлётной полосе, или уже взлетаем. Ничего непонятно.

Почему я ни разу всерьёз не поговорил с Вадимом, все издевался над его страстью к огурцам. В душе называл придатком к собственному члену. Как он по–детски радовался, когда у него клюнул карп! Человек первый раз в жизни ловил рыбу. Может быть, ему не с кем было поговорить о чёрной дыре в душе, которую не могли заполнить ни его так нравившиеся руководству Госкино фильмы, ни халтура, вроде худручества, ни игры в прятки с дамами. Я даже не попытался поделиться с ним тем, как пришёл к вере. В голову не пришло! Тем более, он носил маску самоуверенности — «Гут. Зеер гут». Умер в животном страхе. Боялся. Знал, что его убьют. Шофёр сказал, из охотничьего ружья его застрелили. Как зайца. Или как волка.

Похоже, самолёт взлетел. Никто за мной не идёт. Может, лётчик забыл обо мне? Если багажный отсек не отапливается, не загерметизирован, а за бортом, как обычно бывает, минус пятьдесят градусов, будет хана и мне. Ведь, в самом деле, холодно, хоть колоти кулаками в стальную дверь…

Щёлкает запор. Дверца отворяется. Пришёл! Вот он — усатый кавказец в ослепительно белой рубашке, синем галстуке. Щурясь, выхожу с сумкой на ремне в озарённый электричеством тоннель салона. Сидящие в креслах пассажиры с недоумением оглядываются на меня, конвоируемого лётчиком. Тот ведёт прямо к пилотской кабине. За занавесочкой, где ютятся две стюардессы, предлагает оставить на вешалке сумку. Так я и делаю, предварительно вытащив из неё бутылку пятизвёздочного армянского коньяка, выданного мне предусмотрительным Шамилем Аслановичем. Лётчик не без удовольствия принимает её, и мы входим в святая святых.

В застеклённой кабине с трёх сторон звезды. Мигают огоньки приборов, светятся табло, циферблаты. Какой‑то человек, то ли радист, то ли бортинженер, уступает мне место, усаживает на подвеску — сплетение широких ремней. Шатко. Неудобно. Но я счастлив — лечу в ночном небе среди звёзд на встречу с Жанной!

Потрясающе, что телеграмму из Москвы прислал Марк! Вот уж не ханжа. Безусловно, знает, как я люблю его жену. Кто ещё способен так поступить?! Не может не понимать, что, встретившись в поезде, мы вместе с ней будем возвращаться в Москву. Сутки. Или даже больше. Знает, как она ко мне относится, называет Ежиком…

Ёжиком!

Дивны дела Твои, Господи!

Скоро, через полтора–два часа на Сухумском вокзале перехвачу ночной поезд, войду в вагон… Интересно, знает она о телеграмме? Или это инициатива только Марка? С ума сойти!

На самом деле, всё будет хорошо. Они разводятся, Жанна выходит за меня, мы венчаемся. Останемся с Марком друзьями. Несомненно, санкционировала присылку телеграммы Жанна. Нельзя же годами мучить друг друга.

Ещё какие‑нибудь два–три часа, и все решится, теперь уже на всю жизнь. Будем просыпаться вместе. А над нами на стене будут выпрыгивать из моря древнегреческие дельфины.

Пока надо как‑то прожить эти последние два–три часа без Жанны. Тем более, Бог даёт провести их среди звёзд и лётчиков!

Но что это?! Утвердив на сдвинутых коленях большой планшет с расчерченным листом бумаги, они играют в карты, попивают из бумажных стаканчиков подаренный мною коньяк. Пилоты сидят спиной к движению самолёта! Никто не смотрит вперёд!

Только радист периодически отвечает что‑то на запросы с земли. Очень кратко, явно отделываясь, чтобы не мешали игре.