Кавказ. Выпуск XIII. В плену у горцев

А население между тем хотело быть свободным. При этом ничто не мешало горцам смотреть на своих пленников как на людей, не заслуживающих иной участи, как рабства. Пленных заковывали в кандалы, на ночь привязывали цепью, кормили впроголодь. И если была какая тяжелая работа, то заставляли ее исполнять, невзирая на самочувствие или физические возможности. Справедливости ради надо все же вспомнить о тех русских помещиках, которые до 1861 года могли позволить себе практически такую же жестокость по отношению к своим крепостным, а именно: и кандалы, и цепи, и изнурительный труд, и унижение голодом и побоями, и продажу крестьян и их детей не вместе, а порознь. От таких помещиков крепостные бежали на юг или в Сибирь, их, разумеется, ловили, и если это случалось, наказание было страшным.

Кавказские пленники тоже убегали, некоторые делали это неоднократно, но успех сопутствовал немногим, так как люди плохо знали местность. Горы, леса и реки были естественными барьерами, да и окрестное население солидарно помогало в поимке бежавшего – рассчитывать на помощь случайных встречных не приходилось. Все знали, что в случае поимки раба получат вознаграждение.

Тем не менее, побеги планировались и бывали случаи, когда от начала до конца силами как раз кого-то из хозяев. Иногда на почве взаимной симпатии, иногда из чувства благодарности неким казакам, которые также помогли кому-то освободиться из русского плена.

Проходили дни, недели, месяцы, а то и годы плена. Случалось так, что военный и хозяин, связанные общим бытом и общей трапезой, начинали доверять друг другу, в чем-то сострадать и даже видеть неестественность несвободы. Таких трогательных моментов немало в литературе, посвященной плену. То тут, то там встретится обращение хозяина к рабу с предложением принять магометанскую веру, жениться на аульчанке и стать одним из горцев. Кто-то, конечно, соглашался, но большинство хотело домой, где были родители, жена, дети. Если была хотя бы малейшая возможность выкупиться из плена, ею не пренебрегали.

Одна история стоит особняком («Полтавский семинарист в плену у горцев»). Не только потому, что герой ее семинарист, впавший в меланхолию, решившийся добровольно переплыть Кубань и там, на другом берегу, навсегда остаться. Разумеется, его полонили черкесы и в очень скором времени обменяли «на 50 пудов соли по 50 копеек». Но и потому, что к этому несчастному пареньку, его безрассудному поступку, очень вдумчиво и индивидуально отнеслись члены Войсковой канцелярии, разбиравшие дела беглых солдат, которые добровольно уходили к черкесам, устав от тягот военной службы. Да, они не могли его оправдать, ибо не было в правилах погранслужбы статьи о меланхолии, но и наказывать, видимо, по всем правилам считали невозможным.

Не бессердечные, надо полагать, люди. Хотя на войне больше ценится отвага, храбрость, а не доброе сердце. Но нам, живущим сейчас, в мире, разодранном насилием и ненавистью, изощренной жестокостью и эгоизмом, так важно увидеть в прошлом следы человеколюбия и сострадания. Увидеть, чтобы не потерять надежды на сохранение этих лучших человеческих качеств в будущем.

И здесь нельзя не сказать о горянках, которые попали в поле зрения пленников. Да, они тоже были разными, и судьбы их сильно разнились. Совсем молоденькие довольно быстро начинали сочувствовать бедолагам в кандалах и цепях. Тихонько, украдкой, под покровом ночи пробирались они к сараю с пленным, клали ему кусок чурека или чашку молока, огурец или лепешку с медом. Да, чем были сами богаты, то, что сами ели, тем и делились со своими пленниками. Временами они попадались, их наказывали. Встречается эпизод, когда добровольные сторожа разрубили шашкой девушке руку, которой она что-то бросила пленникам, сидевшим в глубокой яме. Описания тех или иных мучений, провоцирующих сидельцев даже на суицид, достаточно для того, чтобы раз и навсегда возненавидеть войны. Но войны все же продолжаются, а ямы по-прежнему служат тюрьмой для захваченных в плен.

Когда-нибудь человечество очнется, когда-нибудь оно, человечество, поймет, что в плен следует брать достижения иных культур, отчего богаче и достойнее станут жить все народы. А воевать следует с собственными недостатками ради умножения всё того же человеческого достоинства и любви ко всему живущему.