Кавказ. Выпуск XVII. Черкесия

Паллас[40] полагает, что древние черкесы были скитающимися рыцарями, которые, покорив народы, на Кавказе жившие, нечувствительно сообщили им свой язык, подобно тому, как лифлянды изучили язык тевтонских рыцарей. Если бы это было справедливо, то в таком случае сохранилась бы в народе память о пришельцах, царствовавших над ними по праву сильного. Паллас мнение свое основывает на том, что будто бы князья и дворяне в Кабарде имеют особое наречие, которое скрывают от простого народа. Точно, существовало между черкесами искаженное наречие (argot), коего ключ не каждому был известен. Оно называлось шахобзе, то есть языком охотничьим[41].

При исследовании какой-либо страны в историческом отношении нельзя, конечно, упускать из виду народные предания, но черкесские народные предания не могут доставить никакой в этом отношении пользы. Они представляют несвязный рассказ событий, которые невозможно распределить так, чтоб составить из них одно целое и правдоподобное. Черкесы не имеют письменных памятников; их заменяют неопределенные легенды, к тому же народ этот не имеет ни времени, ни той любознательности, которые побуждают к изучению прошедшего. Малое между ними число сохранило в памяти события новейшие. Но между тем нельзя сказать, что у черкесов нет народных преданий и что память о предках остается в забвении. Предания действительно существуют, но в них все, что относится к отдаленному времени, сокрыто тканью легенд и искажено баснословием. Поэмы – единственные у них исторические памятники, в них прославляют они подвиги своих героев.

Предания эти имеют тот недостаток, что описываемые в них факты не определяются хронологически; да, кроме того, повествователь, увлекаясь пристрастием к своему племени или желанием угодить влиятельному лицу, под покровительством коего находится, излагает события в ущерб правде. Кто пожелал бы разобрать этот хаос, тот должен был бы посвятить себя на несколько лет постоянному труду, не будучи притом уверенным в успехе.

В заключение нелишним будет упомянуть об амазонках, о коих повествования дошли до нас в творениях древних писателей. Не стану опровергать достоверности черкесского предания, переданного нам Рейнеггсом (Reineggs. Liv. 1. Р. 23), но замечу, что нельзя основываться как на факте, доказывающем существование амазонок, на рассказе Ламберти (le pere Archan. Lamberti), что «в его время «Дадиан, воюя с народами, расположенными на запад от Эльборуса, нашел между павшими на поле битвы женщин в латах и вооруженных». Это легко могло случиться, ибо, по рассказам горцев, сведущих в преданиях их страны, они до появления русских на Кавказе имели частые стычки с калмыками, коих жены, вооруженные и конные, принимали участие в сражениях рядом со своими мужьями. Ламберти путешествовал в 1620 году – в эпоху, в которую присутствие калмыков в соседстве с Кавказом не представляет ничего неправдоподобного. Поэтому можно полагать, что женщины, за которых Дадиан обещал большую награду тому, кто доставил бы ему хоть одну живой, были не кто иные, как жены калмыков.

Дюбуа упоминает о колонии русских беглецов, живших будто бы у верховьев реки Бзыбь, коих соседи-абхазцы очень уважали. Это столько же неправдоподобно, сколько и существование в Абхазских горах еврейской общины, о которой упомянуто в статье «Согденские скалы», помещенной в январской книжке «Пантеона» 1852 года.

ЗКОИРГО. Тифлис, 1857. Кн. 4.

О натухажцах, шапсугах и абадзехах

До занятия русскими крепости Анапа, а впоследствии Черноморской береговой линии понятия о народах, населяющих прибрежье Черного моря, были весьма ограниченны, и с того только времени мы начали изучать эту страну. Несмотря на сочинения о племенах этих Клапрота, Палласа, Гюльденштедта, Рейнеггса, Дюбуа де Монпере и Броневского, мы не имеем еще полных о них сведений. Постараюсь поэтому пополнить некоторые пробелы сведениями, приобретенными мною во время пребывания моего между теми племенами.

В исследованиях подобного рода народные предания служат большим пособием; но я имел случай пояснить в предыдущей статье[42], до какой степени можно полагаться на предания тех народов. При таком недостатке собранные мною сведения почерпнуты из рассказов лиц, с которыми я находился в сношениях.

Не вдаваясь в глубокую древность, когда на берегах Черного моря обитали зихи (Zigues), керкеты (Cercetes) и мосщиты (Moschytes) (Strab. Lib. 2), ограничусь приведением здесь на память, что Георгий Интериано (George Interiano), живший в 1552 году, нашел, «что народ, называвшийся адыге, занимал [территорию] от реки Дона по азиатскому берегу Азовского моря до Боспорского пролива и далее по берегу Черного моря».

Хотя черкесские племена адыге считают прибрежье Черного моря старым своим пепелищем (хекуз), но трудно разъяснить: первобытные ли они жители тех мест или пришельцы.