Кавказ. Выпуск XXIII. Родословное древо тюрков

У старшей жены Кара-хановой родился сын, которого красота превосходила красоту луны и солнца. Трое суток он не брал груди матери; в каждую ночь дитя, являясь во сне матери своей, говорило: «Матушка! Будь покорной Богу (мусульманкой); если ты не сделаешься мусульманкой, то я не буду кормиться твоей грудью и умру». Мать не противилась сыну и уверовала в единого Бога. После того дитя кормилось грудью матери. Мать его никому не сказывала о своем сновидении и о том, что сделалась мусульманкой; она таила это потому, что тюркский народ, со времени Иафета до Атапча-хана быший мусульманами, с того времени, как Аланча-хан сделался государем, разбогатев, стал рабом богатства, забыл Бога и был нечестивым. При Кара-хане он так ожесточился в нечестии, что сын, как скоро узнавал, что его отец сделался верующим, убивал отца своего; и отец убивал сына, когда узнавал, что он сделался мусульманином. В это время у монголов был обычай сыну не давать имени, доколе ему не исполнится года. Кара-хан, когда его сыну прошел год, предложил народу угощение доения и сделал большой пир. Во время пира дитя принесли в собрание; Кара-хан сказал бекам: «Этому сыну нашему исполнился год: так какое имя дадите ему?» Беки не успели еще ответить, как дитя выговорило: «Мне имя Угуз». Одногодний ребенок в собрание вбежал, ясно, языком промолвив, сказал: «Знайте, мне имя – Угуз-царь знаменитый. Верно то знайте все вы, чины имениты!». Все бывшие на пиру, и большие и малые, услышав это слово ребенка, дивились и говорили: «Дитя само себе нарекло имя, лучше этого имени может ли быть?» Назвали его Угуз[59] и говорили: «Никто никогда не слышал и не видел, чтобы однолетнее дитя так говорило», и, гадая о его судьбе, предсказывали, что он будет долголетен, очень богат, что ладонь у него будет ровна, что рукав его будет широк. Когда Угуз начал говорить, то, бегая, непрестанно поизносил: «Аллах, Аллах!». Всякий, кто слышал это, говорил: «Он дитя; не умея владеть языком, не смыслит, что говорит, потому что слово Аллах есть арабское, а из монголов ни один отец не слышал арабского языка. Всевышний Господь создал его любимцем, святым, и свое имя положил ему в сердце и на язык». Когда Угуз пришел в юношеский возраст, Кара-хан сосватал за него дочь брата своего Гюр-хана. Угуз наедине сказал девице: «Исповедуй Бога, который сотворил мир, тебя, нас, которому имя Аллах! Делай только то, что он повелел». Но как невеста не согласилась на это, то он тотчас встал и лег на особом месте. По ночам не ложась с невестой, он днем не говорил с ней. Через несколько времени сказали Кара-хану: «Ваш сын не любит свою жену; не любя ее, он, со дня женитьбы, не ложится с ней в одном месте. Кара-хан, услышав это, сосватал за него дочь другого брата – Кюз-хана. Угуз-хан и этой девице также предложил принять веру, но и она не согласилась; а потому и с ней вместе он не ложился. Прошло несколько лет после этих происшествий. Угуз-хан часто выезжал на охоту; однажды он на берегу реки увидел несколько девиц, которые стирали белье; между ними была также дочь Уз-хана, брата отца его: он поопасся послать к ней человека для переговора с ней, дабы тем не открылась тайна, а потому сам, отозвав ее в сторону, говорил ей, заклиная ее хранить тайну: «Отец мой брал за меня двух девиц; я не любил их, потому что я мусульманин, а они обе неверные, и когда я каждой из них говорил: «Будь мусульманкой!», они не соглашались; если ты сделаешься мусульманкой, то я тебя возьму за себя». Девица отвечала: «В какой вере ты будешь, в той буду и я». После того Угуз-хан переговорил с отцом своим и Кара-хан, сделав большой пир, взял дочь Уз-ханову за Угуз-хана. Она сделалась мусульманкой и Угуз-хан очень любил ее.