Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов

Усталые, обессиленные возвращались они в свою хижину и спешили броситься на жесткую постель, чтобы во время короткого сна набраться сил для предстоящего трудового дня.

Ладони рук Аслан-Гирея не раз покрывались кровяными волдырями, пока не затвердели и не покрылись твердыми, как дерево, мозолями. А нежную кожу на лице, на шее солнце сожгло, и из белой темная стала она.

Побледнели, осунулись розовые щеки Гульнары, и реже слышался ее счастливый смех.

Но бедность не страшила Гульнару, она и раньше знала ее, страшно было потерять любовь Аслан-Гирея: стала она замечать, что часто задумывался он и о чем-то тяжко вздыхал.

– О чем ты думаешь? – спрашивала она его и в глаза ему заглядывала, желая прочитать его сокровенную думу.

А он, не отвечая на вопрос, насильно смеялся, обнимал и целовал ее.

И тоска пала на сердце Гульнары, но она глубоко затаила ее.

Прошел год, у Гульнары родился мальчик, но он жил не долго, потому что в груди матери не было молока для него, а кормилицу не на что было нанять.

И плакала Гульнара над мальчиком, и от слез потускнели ее ясные, красивые глаза.

Аслан-Гирей наружно показывал вид, что тоскует по сыну, а сам был рад его смерти: лишняя обуза с плеч свалилась.

И Гульнара чувствовала это, и еще тяжелее стала ее тоска.

Проходили дни за днями в тяжелом труде, в бедности, доходящей до нищеты, и не было радости, не было светлого луча в этой жизни.

И угрюмее становилось лицо Аслан-Гирея.

Несчастье случилось с Аслан-Гиреем: тяжесть большую он поднимал, надорвался и упал. Сил у него не было добраться до хижины, и принесли его товарищи по работе.

И лежал он тяжко больной и медленно умирал.

А Гульнара с утра до вечера принуждена была работать, чтобы заплатить рыболову за хижину и купить хлеба.

Мало платили ей за работу, и часто этой платы не хватало и на зелень, а мяса давно уже не пробовала ни она, ни Аслан-Гирей.

С каждым днем таял Аслан-Гирей, и тоска камнем ложилась на сердце Гульнары.

Хозяин хижины сжалился над больным и привел к нему врача.

Тот осмотрел Аслан-Гирея, сказал, что вылечить его можно легко, но лечение обойдется в два золотых.

А где их было взять?

И ночью долго плакала Гульнара, а утром тщательно вымыла лицо, причесала волосы, починила платье и пошла в город.

Жил в городе один богатый купец; старый он был, а женщин очень любил и, чтобы казаться молодым, красил черной краской свою седую бороду.

Увидел он раз Гульнару, прельстился ее красотой.

– Женщина, подари мне свою любовь, а я подарю тебе золотой, – сказал он ей.

В то время Гульнара прокляла его и прочь пошла.

А старика еще сильнее охватила страсть к ней, и найдя ее на базаре, предлагал ей продать ему свою любовь и каждый раз увеличивал плату.

– Десять золотых, женщина, большие деньги, – сказал он ей в последний раз, а она проклинала его и плакала от обиды.

А в то утро она сама его искала и увидела его, покупающим мясо к обеду.

Он только взглянул на нее, позабыл о мясе, подошел к ней, тихо сказал:

– Женщина, двенадцать золотых – хорошие деньги.

Насильно усмехнулась Гульнара.

– Ты мне покою не даешь, – сказала она. – Что мне делать с тобой?! Жаловаться не хочу – боюсь сраму, но чтобы ты больше не приставал ко мне, я согласна продать тебе свою любовь за пятнадцать золотых.

Пошла, продалась и получила кошелек с золотом.

Прибежала в хижину и радостно воскликнула:

– Мой милый. Бог счастье нам послал: на базаре нашла я кошелек с золотом. Вот посмотри!

И высыпала перед Аслан-Гиреем золото, пересчитала.

– Пятнадцать золотых! – воскликнула она удивленно. – Есть чем заплатить за твое лечение!..

И поспешно сунув под изголовье Аслан-Гирея кошелек с золотом, побежала за врачом.

Врач явился и, получив два золотых, начал каждый день приходить к больному лечить его.

И стал поправляться Аслан-Гирей, а Гульнара осунулась, в глазах ее глубокая печаль легла, и уже не слышался ее смех, не могла она открыто взглянуть в глаза Аслан-Гирею.

Утром уходила она на работу и возвращалась с нее измученная, молчаливая.

Жадным оказался врач, и еще два золотых потребовал за лечение, и Гульнара отдала их. И таяли золотые: на лекарство они шли, на лучшую пищу для больного, на одежду для него, и пришло время, когда последний золотой был истрачен.

А врач потребовал еще два золотых.

– Это уж последняя плата, – сказал он.

И опять, как в то утро. Гульнара долго умывалась, чинила платье и ушла, а когда возвратилась в хижину, молча сунула под изголовье Аслан-Гирея кошелек с десятью золотыми, старик-купец больше не дал.

Губы у Гульнары дрожали и, взглянув на Аслан-Гирея, она вышла на двор и там упала на землю, долго лежала, как мертвая.

Аслан-Гирей не спрашивал ее, где она взяла золотые, и она ему об этом ничего не говорила.

И потемнело его лицо, и молчалив он стал.

Поднялся с постели Аслан-Гирей, но работать еще не мог и, набираясь сил, он по целым дням сидел на берегу реки, смотрел на рыбаков, закидывавших невода. Вечером за ним приходила Гульнара, и оба они тихо возвращались в свою хижину.

Однажды шли они домой, и вдруг Аслан-Гирей увидел, что навстречу им едет сановник его отца, окруженный свитой.