Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX века

Вольтерьянец Вельяминов покупал у казаков и солдат отрубленные головы горцев не по изуверству, а из научных соображений — он отсылал черепа в Петербург, в Академию наук для антропологических исследований. Для него, выученика энциклопедистов, Монтескье в частности, способ существования горцев и само их миропредставление были принципиально незаконны, алогичны. Их следовало уничтожить или заставить жить правильно.

Органичное сопряжение цивилизаторской идеи с идеей государственной необходимости — а геополитические интересы России, безопасность ее южных границ и прилегающих к ним областей, устроение Закавказья, новых императорских территорий, действительно требовали захвата, замирения или по крайней мере блокирования бушующего Кавказа, — породило тот психологический тип кавказского солдата — в широком смысле, — который и вынес всю неимоверную тяжесть этой безжалостной, не знающей правил, изнурительной войны.

Богемец Клюки-фон-Клугенау, слушатель Винер-Нейштадтской военной академии, австрийский офицер, воевавший против Наполеона, перешедший в 1818 году поручиком в русскую армию, сразу же угодивший на Кавказ и ставший русским патриотом, твердо усвоил эту идеологию, подразумевавшую рациональную жестокость, осознание своей особой европейской миссии и неколебимого воинского долга. Стремление сделать жизнь горцев спокойной и счастливой — добрыми советами, а в случае необходимости огнем и железом — было естественным и искренним чувством для Клугенау.

Если учесть, что Шамиль осознавал свою миссию тоже как железное упорядочение горской жизни, но на совершенно противоположных основаниях, то можно без труда предсказать исход переговоров русского генерала и непреклонного выученика изощренных дагестанских богословов, куда более тонкого и прагматичного дипломата, чем его оппонент.

«Теперь мне хочется навсегда упрочить благосостояние твое, — писал генерал Клугенау Шамилю, — а как этого достигнуть, я могу только лично сказать тебе. Поэтому ты должен непременно увидеться со мной где хочешь — в Каранае, на вершине или у родника. То, о чем я хочу поговорить с тобой, относится также к Ташов-хаджи, Кибит-Магомету, брату его Абдуррахману и карахскому Абдуррахман-кадию; а потому, если ты согласен на свидание со мною, то как можно скорее пошли за всеми этими людьми и прикажи им ожидать тебя в Чиркате, или где сочтешь за лучшее, для того, чтоб, возвратившись, ты мог рассказать им все, что от меня услышишь. Ты знаешь, что я никогда не изменял своему слову, а потому должен быть уверен в своей безопасности, когда я ручаюсь тебе в том моею честью. Знай, Шамиль, что от теперешнего твоего поведения и от послушания зависит счастие всей твоей жизни и твоих детей. Одно только скажу тебе: если хочешь для твоего благополучия следовать моим советам, то надобно исполнить мои требования насколько можно поспешнее. Если ты полагаешь, что для свободного пропуска к тебе Кибит-Магомета с братом и Абдуррахман-кадия карахского нужно позволение правителя Аварии полковника Ахмет-хана, то прилагаю при сем на имя его письмо, которое отправишь с надежным человеком. Поспешай делать то, что я требую, и верь, что от послушания твоего зависит все твое счастье»^[86].

Катастрофическое внутреннее противоречие ситуации, обрекавшее на провал старания Клугенау, заключалось в противоположности самопредставлений, самооценок главных персонажей. Клугенау явно воспринимает себя как наставника, знающего, как должен Шамиль строить свою жизнь, и уговаривал его как неразумного дикаря, который по неведению сам не понимает, что творит, в то время как он, генерал Клугенау, искренне желает спасти его, Шамиля, его детей и все горские народы.

Шамиля, третьего имама, продолжателя дела неистового Кази-муллы, знатока и толкователя мусульманской премудрости, его знание и фанатичная вера привели к идее неизбежной миссии — объединить народы Кавказа, очистить их бытие от скверны многочисленных заблуждений и повести этот единый и чистый народ к победе над северными завоевателями. Ему, ученику мудрецов, унаследовавших знания всего исламского мира, за спиной которого стояла еще и многовековая воинская традиция, был смешон наставнический тон Клугенау. Но, будучи расчетливым политиком, он в том нелегком положении, в котором оказался после недавних поражений, не счел возможным просто отказать генералу в свидании, лишив себя возможности понять планы и настроения противника.

Не считая себя обязанным выполнять любые договоренности, Шамиль разумно не упускал случая вступить в переговоры, используя их как своего рода разведку.

Клугенау получил ответ через день: «От бедного писателя сего письма, Шамиля, генерал-майору Клюки-фон-Клугенау. Докладываю вашему превосходительству, что свидание в пятницу по нашему закону не позволено, почему я отложил его на другой день и прошу вас прибыть к известному роднику в субботу для свидания»^[87].