Кавказская Атлантида. 300 лет войны

«Исполняя волю вашего превосходительства, я терпеливо продолжал вести с так называемыми представителями натухайскими прения, всю бесполезность коих очень хорошо понимал; я доносил вам, что предложения их так далеки от умеренных, снисходительных требований правительства, что явно изобличали совершенное ослепление на счет положения дел или намерение продлить время одними пустыми толками.

Иначе нельзя было понять просьбы их: отложить окончательное заключение переговоров до будущей весны, оставаясь до того времени с обеих сторон в неопределенном перемирии, и требования, чтобы в противном случае, если на отсрочку не соглашаемся, то взамен даваемых ими присяги и аманатов очистить укрепления и все занимаемые нами пункты от Абина до Анапы, и других дерзких и нелепых предложений, коих едва ли случалось русскому генералу слышать от стада нищих дикарей».

Как удивительно все это знакомо: и тактика горцев, и неосознание умным и опытным адмиралом принципиальной неразрешимости ситуации. В отличие от генерала Лебедя, ни Серебряков, ни Раевский, ни командующий Кавказским корпусом генерал-адъютант Головин не могли — если бы хотели — и заикнуться об удовлетворении требований противника, ибо за ними не стояло ни общественного мнения, ни благоразумия правительства. Они были солдатами строящейся империи и двигаться могли только вперед.

Но граница, за которую можно было заходить в выборе средств, представлялась им по-разному.

Правительство и командование не поддержали Серебрякова. Им был хорошо памятен прошлый, 1840 год, когда голод не вынудил горцев к покорности, но толкнул их на отчаянное наступление. В результате несколько укреплений Черноморской линии были ими взяты и разрушены, а гарнизоны вырезаны. Наоборот, меновая торговля поощрялась высшим командованием как средство сближения (которого, впрочем, не произошло).

Серебряков прекрасно понимал и страдания горцев, и неприглядность предлагаемых им методов борьбы:

«Запретительная мера на выпуск (из русских укреплений. — Я. Г.) продовольственных припасов при крайнем ежедневно возрастающем недостатке средств у горцев ведет прямо к оголоданию края; мера эта, без сомнения, несколько жестока, но требования военных предприятий не всегда совместимы с чистою филантропиею… Недостаток между горцами достигает высшей степени; беднейшие продают своих детей зажиточным по ценам столь низким, как никогда еще не бывало, и берут плату большею частию продовольственными припасами…

7 числа я доносил вашему превосходительству, что с некоторого времени свирепствуют между горцами преимущественно в местах, пораженных прошлогодними неурожаями, гнилые горячки и сильные поносы, сопровождаемые значительной смертностию; что болезни эти происходят от всякой скудной, негодной и даже зловредной пищи, которую вынуждает их употреблять голод».

Серебряков явно не был от природы жесток. Горцы представлялись ему самоубийцами, которые, вместо того чтобы подчиниться «снисходительным требованиям правительства» об искреннем и бесповоротном принятии российского подданства со всеми вытекающими последствиями и спасти себя и своих детей и от голода, и от русских штыков и картечи, по дикости своей вынуждают его, Серебрякова, к несвойственным его натуре поступкам.