Вышедшие за последние три года два тома «Воспоминаний» другого крупнейшего либерала-реформатора, военного министра Александра II — Дмитрия Алексеевича Милютина еще раз заставляют задуматься о парадоксальной роли Кавказа в политической судьбе России.
Воспоминания Милютина, несмотря на то, что им присущ некоторый неизбежный в этом жанре субъективизм, представляют уникальное явление в обширном собрании мемуаров русских государственных деятелей такого ранга — начиная от Екатерины II и кончая С. Ю. Витте. В мемуарах Милютина нет установки на самооправдание, коррекции задним числом собственной биографии и истории вообще. Имеющие, безусловно, и дидактический смысл, о чем у нас еще будет речь, — они ориентированы, главным образом, на фиксацию многообразного исторического опыта, как российского, так и европейского.
Особенность мемуаров Милютина обусловлена, разумеется, особостью его личности и исторической судьбы.
Дмитрий Алексеевич Милютин, крупнейший после Петра I реформатор русской армии, родился через год после окончания наполеоновских войн и умер за два года до Первой мировой войны. Его девяностошестилетнюю жизнь обрамляют равновеликие по масштабу, значению и последствиям батальные катаклизмы.
Милютин родился в июне 1816 года — через год после окончательного завершения наполеоновской эпопеи, в то самое время, когда генерал Ермолов, получивший командование Кавказским отдельным корпусом, делал последние приготовления к отбытию по месту новой службы. Начинался активный период Кавказской войны, в которой Милютину предстояло сыграть не последнюю роль и которая решительным образом повлияла на его военные представления.
Милютин умер в январе 1912 года, не дожив несколько месяцев до начала Балканских войн, когда на пространстве, которое в свое время было предметом особого внимания военного министра и стратега Милютина, началась война всех против всех. Это был парадоксальный результат победы России над Турцией в 1878 году, победы, освободившей балканские государства. Милютин был в известном смысле отцом этой победы, ибо ее одержала реформированная им новая русская армия.
Не менее парадоксальным явилось и то обстоятельство, что крушение Оттоманской империи и выход балканских государств в самостоятельное международное существование стали одной из причин мировой войны… '
Мировидение человека, вся жизнь которого оказалась непосредственно и опосредованно связана с военной — и не только военной — судьбой России и Европы, человека, которого формировала европейская военная история и который, в свою очередь, существенно влиял на нее, — это мировидение драгоценно для всех, кто хочет понять не абстрактную, но человеческую суть процессов, длящихся и по сей день.
Один из великих уроков деятельности Милютина укладывается в элементарную формулу, им выведенную:
«Отдаленные результаты вполне рационального в конкретный исторический момент решительного вмешательства в ход событий оказываются бесконечно далекими от желаемых».
Это относится и к Кавказской, и к русско-турецкой войне, и к завоеванию Средней Азии, то есть ко всем вторжениям в историческую ткань, в которых принимал активное участие замечательный государственный и военный мыслитель и практик Дмитрий Алексеевич Милютин.
Молодой Милютин, талантливый и честолюбивый отпрыск обнищавшего семейства, иногда буквально сидевшего без гроша, оказался в положении, характерном для многих представителей дворянской молодежи двух предшествующих поколений, которых подобный поворот судьбы привел к мысли о роковой несправедливости существующего порядка и которые стали средой, пославшей на политическую арену наиболее радикальных «действователей» декабристских обществ — Каховского, Щепина-Ростовского, «соединенных славян»… К близкому слою принадлежали братья Бестужевы.
Во вступительной статье к первому тому Л. Г. Захарова приводит письмо победителя Шамиля — Барятинского, чьим сподвижником был Милютин, Александру II с интереснейшей характеристикой Милютина. Там, в частности, говорится: «Он враждебно относится ко всему аристократическому и в особенности ко всему титулованному». Враждебность Милютина, человека с выраженным сословным сознанием, была, естественно, не разночинно-демократического характера. Это было наследие декабристского и продекабристского дворянства, вытесняемого из политической и экономической жизни. Этот антагонизм, предельно четко обозначенный Пушкиным в его известном разговоре с великим князем Михаилом Павловичем, был одной из пружин декабристского движения.